300 спартанцев.

   - Я понял тебя, Мегистий.

   - Это не есть неверие, Леонид, просто всё гораздо сложнее, чем нам кажется.

   - Да, наверно, это так.

Леонид посмотрел в сторону моря, там далеко за линией горизонта на северо-востоке Ксеркс высаживал в Абидосе свои войска на европейский берег. Леонид представил, как нескончаемые колонны — настоящие людские реки — текут на Запад. А их всего десять тысяч! В масштабах Греции это немалое войско. Более всего его поражало то, что воля одного человека могла заставить такие массы людей покинуть свои очаги и двинуться в неведомые земли навстречу гибели или славе — этого сегодня никто не мог сказать. Мегистий проследил за взглядом Леонида и понял, о чём он думает.

   - Они уже близко, через месяц будут здесь.

   - Мегистий, ты привык часто и запросто общаться с небожителями, скажи правду, что нас ждёт там?

   - Леонид указательным пальцем показал на землю.

   - Неужели всё так безрадостно?

   - Оттуда никто не возвращался. Одно скажу тебе, если бы смерть была благом, то боги тоже умирали. Но, судя по тому, что происходит с нашими телами после смерти, не думаю, чтобы наши души ожидала участь намного лучшая. Ведь если бы наши тела после смерти превращались в прекрасные благоухающие цветы, или в мрамор, или в золото или ещё во что-нибудь приятное, то можно было бы думать, что и душа наша тоже обретёт прекрасные формы существования. Увы, Леонид, у всех одна участь — спуститься в Тартар, где вечный мрак и безмолвие поглотят нас навсегда.

   - Но, может быть, мы будем иметь, по крайней мере, покой?

   - Я ничего не знаю, но верю, что законы высшей гармонии и справедливости, которым всё повинуется в этом мире — и наши сердца, и звёзды, и море, — действуют и в Аиде. Я верю, что души честных и смелых людей имеют отличную судьбу от тех, кто жил на земле нечестиво, совершал предательства и преступления. Но в точности никто ничего не знает. Боюсь, многого нам не следует ожидать от нашей посмертной судьбы. Знаешь, лучше об этом не думать.

   - Да, пожалуй, так, все мы рано или поздно там будем, нет никого, кто не вкусит смерти. Всё, что мы можем сделать в борьбе с ней, это оставить по себе добрую память.

Сумерки совсем сгустились. В неясных очертаниях пламени они заметили фигуру плотного человека с длинными развевающимися волосами. Он пристально глядел на них.

   - Если глаза меня не обманывают, а они обычно не имеют обыкновения лгать, передо мной почтенный Мегистий! — воскликнул приветливо незнакомец.

   - Симонид! — радостно вскричал акарнанец. — Это же Симонид, любимец Муз и Аполлона, божественный, несравненный Симонид!

Гроздей живительных мать,
чародейка лоза винограда!
Ты, что даёшь от себя
отпрыски цепких ветвей... -

начал декламировать с восторженным энтузиазмом Мегистий. — Какими судьбами? Что ты здесь делаешь? Поэтам не место в этом пекле. У тебя другое служение. Дар, которым тебя наделили боги, нужно беречь. К тому же твой почтенный возраст обязывает человека сидеть спокойно дома, окружённым заботой и вниманием близких.

   - За меня не беспокойся, дружище Мегистий. Близких у меня нет, так что некому обо мне ни заботиться, ни беспокоиться. И потом, ты же сам мне предсказал, что жить я буду долго, почти до ста лет, и ни стрела, ни меч, ни клевета мне не будут страшны.

   - Не больно-то ты доверяй предсказаниям. Иногда они и вправду сбываются. Но глупость человеческая может нарушить правильный ход вещей.

   - Отвагу ты называешь глупостью?

   - Ты — поэт, ты должен сражаться словом. Это твоё оружие. У нас достаточно солдат, которые отлично владеют мечом, но таких, как ты, кто владеет, как ты, пером, меньше в Элладе, чем у меня пальцев на одной руке.

   - Это правда, — сказал Леонид.

   - Государь, — только теперь разглядев спартанского царя, поэт почтительно поклонился, — прошу простить меня...

   - Леонид, это мой гостеприимен Симонид, — отрекомендовал друга Мегистий. — Наши предки вот уже четыреста лет, а может, и больше дружат и связаны узами гостеприимства. Он к тому же замечательный поэт.

   - Кто же не знает Симонида с острова Кеос! Мы, спартанцы, конечно, малообразованный народ, но хорошую поэзию почитаем высоко. Это единственный вид искусства, который мы ценим, если только поэзия не расслабляет, а зовёт к подвигам и прославляет доблесть.

   - Симонид — первый из поэтов в нынешней Греции, — продолжал расхваливать друга гордый Мегистий. — Его возвышенный пафос способен и камни заставить плакать. Но почему мы ничего не знали о тебе? Давно ли ты с нами в походе? Как ты здесь оказался?

   - Я приехал только вчера вечером. Фемистокл пригласил меня. Этот рыжебородый честолюбец хочет, чтобы я ездил всюду за ним и прославлял его деяния. Кроме того, он знает, что меня высоко почитают фессалийские деспоты, и думает, что это может быть полезным в нынешних обстоятельствах.

   - О твоей мудрости ходят легенды, — сказал спартанский царь, с любопытством разглядывая поэта, о котором он столько слышал.