33 новеллы о любви

О Аллах, мне тогда еще было восемь лет, и я не знал, не слышал через лай шакалов, и стоны верблюдов, и шелест сыпучих барханов, и плачи матерей погибших воинов-корейшитов — что Ты — Всевышний Вечный Отец мой…

И Ты тогда ещё не говорил со мной…

А только с небес шептал, но я, слепец, ещё не слышал Тебя…

Я ещё не всех родных текучих быстротечных потерял, чтобы услышать Вечного Тебя…

О Боже!.. А в кого верит Сам Творец Бог — Повелитель всех миров?

Иль Он верит в творенье Своё — взявшееся из кровяного сгустка — в человека?

О Боже! Иль моя душа стремится струится в запретные края, где нет Всевышнего… а есть ли такие края?..

Тогда умри, усни, бессмертная душа моя…

…Ах, дядя Абу Талиб, родной… Я заблудился без Аллаха… Я не спал всю ночь… и вот заблудился… устал…

А караван уходит, но верховная верблюдица останавливается близ шатра моего и выпукло слёзно текуче глядит на меня… жалеет меня…

А кому на земле жалеть меня, когда мать, отец, дед покинули меня…

И вот верблюдица жалеет меня…

Ах, дядя Абу Талиб, она хочет взять меня с собой, а ты не хочешь…

Элиф… Лам… Ра…

О Аллах!..

Она чреватая, беременная, у неё сосцы гранатовые, напоённые, как жгучие лозы весенних диких каменистых виноградников близ горы Хара, где впоследствие явился мне Ангел Гавриил с Письменами Аллаха…

И вот сосцы верблюдицы, как обнаженные корни старой акации, болят, мучают её, и она глядит на меня, и ей чудится, что я её новорождённый верблюжонок и хочу взять сосцы молочные припухлые её, и она меня зовёт…

А я вспоминаю блаженные святые вселенские сладчайшие, как персидская халва, соски кормилицы моей Халимы…

Ах, дядя Абу Талиб, возьми меня в караван твой…

Я всю ночь не спал

Я знал, что утром уйдёт караван растворится разбредётся в песках в песках как рыба в океанских волнах…

Еще раннее утро, еще звёзды на небе иссиня лазоревом стоят текут

Ах, как хочется утром спать, но я не спал…

Ах, дядя Абу Талиб, возьми меня в караван

Ах, дядя Абу Талиб, а ведь звёзды это Письмена это Знаки это Иероглифы Бытия… и небытия…

А.Л.М. Айхххххйя!

Но Чьи это Письмена?

Кто в небесах их посеял, поставил, начертал? А? А? А?..

А я знаю — Кто Их начертал…

А если бы были у меня отец и мать — я бы ещё не знал…

Необъятный Творец быстрей открывается сиротам…

Господь Миров Аллах любит сирот…

Элифъ… Ламъ… Мим… Ра…

Айххххйхйааа…

О Аллах!..

Как много насыпано в Чаше родной пустыни Руб аль Хали песка песка песка…аааааа…

А ведь пески — это рассыпавшиеся падучие звёзды…

Когда рассыпаются звёзды — в реках песок прибывает…

Когда палых звёзд — множества — пустыни тогда насыпаются…

И потому верблюды звездопады любят…

Любят верблюды на звёзды глядеть…

Чуют они, что пока падают звёзды и рассыпаясь становятся песком пустыни — колыбели верблюдов не иссякнут…

Так Господь соединяет два мира — мир звёзд и мир песков… мир живых и мир мёртвых?.. А?..

И что же верблюды чуют эту связь — а человеки не чуют?..

Ах, дядя Абу Талиб, а ведь и звёзды, и верблюды, и пальмы, и необъятные барханы, и человеки, и звери — это живые, кочевые Письмена, Знаки, Иероглифы бытия…

Но чьи это Письмена? Как прочитать Их?..

Кто на земле и в небе поставил, начертал эти Письмена…

А я знаю — Кто Их начертал…

А вся пустыня Руб аль Хали — это кочующие песчаные горбы песчаных верблюдов…

Элиф… Лам… Ра… Да? да? да?

Пустыня — это бродячий несметный многогорбый Верблюд… Да?..

Ах, дядя Абу Талиб, возьми меня в караван, в пустыню, в царство песка…

Куда ушли мой отец Абдаллах, и матерь мама умми Амина, и мой дед Абд аль Муталлиб ибн Хашим, который сладко обнимал меня и гладил по спине, где таится Знак Пророка, и щекотал душистой смоляной бородой с запахами ливанских масел и берберийских эфиопских мускусных смол…

Айхйяяяа… Ах, дядя мой родной Абу Талиб, возьми меня в караван твой…

Ведь когда умер мой отец и стал песком, я стал полусиротой…

А полусирота — это птенец с одной лапкой и с одним крылом — и вот он прыгает тщится по земле мекканской каменистой и каждый камень — смерть его, преграда неприступная…

И полные птицы смеются над ним…

И всякая змея жалит его…

И клюют птицы беспомощного неполного его…

Ах! Айхйа! Элиф…Лам…Ра…

Ах, детство — это океан сладких летучих душистых томных чувств, это дамасская духовитая лавка медовых сладчайших пряных целебных обольстительных смол, головокружительных дурманов, масел, мазей, вин, духов…

А у меня была каменистая пустыня белого саксаула и верблюжьей колючки…

А…

А потом ушла Амина мать умми моя и стала песком, а я стал птицей без крыл и лапок…

Но мой дед Абд аль Муталлиб стал моими крылами и лапками, но потом и он стал песком…

А… Элиф… Лам… Ра…

Иль всё на земле становится песком… А?..

А теперь ты, дядя Абу Талиб, стал мне матерью, и отцом, и дедом, и лапками, и крыльями птенца… алиф… лам… ра… Айхйааа…

И что же ты не хочешь взять меня в караван твой, в пустыню, когда все родные мои стали песком и я хочу в пустыню, к ним…

Не навсегда, а только — на краткое свиданье упованье…

Айхххххххйях…

И вот гляди — караван твой остановился нежно, свято споткнулся около шатра моего и не хочет идти без меня

И караван стал упрям и недвижен, как потный осёл, и не хочет идти без меня