И над кибиткой стоит китайский змеиный сухостойный высохший карагач, как исполинская небесная забытая метла.
И все кибитки распахнуты, ибо там мертвецы, а эта кибитка закрыта и дверь грушевая резная с письменами из Корана наглухо изнутри закрыта…
И я читаю письмена на двери: Аллаху Акбар Аллаху Акбар Акбар…
…Коко отвори! Коко я люблю тебя!
Но она молчит там и дверь недвижна глуха
А окно кибитки из толстого дымчатого самаркандского глухого беспробудного стекла
…Коко отвори!
Коко я люблю люблю тебя!
Коко я врач целитель на раны язвы сапфиры лимфы избыточные реки в наводненье твои твои твои!.. Айя!..
И тут я ноздрями чую дым и чад…
Тогда закрыв глаза рукавами бухарского чапана-халата, чтобы уберечь хрупкие глаза — хотя зачем мне теперь глаза? а Аллах? — я бросаюсь на стекло на окно и оно глухо трескается раздается и тысячами брызг осколков огненных течет и мне руки жалит рвет и сыплется искрами в лицо…
Зачем мне руки теперь и лицо а Аллах?..
О!..
И окрест темно а в кибитке светло.
Светильник-чарог керосиновый горит что ль?
Нет.
Светильник-чарог керосиновый лежит на земляном кишлачном дехканском полу…
Он пуст. Пуст он.
…Коко ты вылила из чарога керосин на себя Коко ты подожгла себя как зороастрийская согдийская посмертная жена Коко ты горишь как большая свеча как живой светильник-чарог, который зажигают на больших праздниках-туях, чтобы всем было светло
Коко какой праздник сейчас?.. И кому светло?..
Коко зачем ты зажгла себя?..
И я бросаюсь на неё в огонь её, но она бежит от меня…
…Коко пусть будет два чарога
Коко дай мне от твоего огня!.. Возлюбленная моя!..
Коко но зачем ты зажгла себя?..
Но она извиваясь как каменная куница бежит от меня из кибитки прочь чрез разбитое окно и я бегу за ней…
…Коко возлюбленная моя зачем зачем ты сожгла заживо себя?..
Поздно… И над её окраинной кибиткой стоит как исполинская небесная метла китайский высохший змеиный густой карагач карагач карагач
Айя!
Поздно…
…Коко! возлюбленная моя! живой блаженный текучий бегучий сноп огня!
Коко и ты бежишь восходишь течешь по чешуйчатому стволу карагача и нижние сохлые ветви сразу сходу занимаются схватываются огнём от тебя а потом и другие ветви долгожданно радостно горят а потом и ствол несметным пламенем облит облит объят взят…
Поздно…
И несметный в ночи пылает сухостойный ликующий Карагач-пожар…
Айя…
…Коко возлюбленная моя зачем ты зажгла себя?..
Тогда тихий голос из пожара сказал шепнул лизнул как язык огня:
— Возлюбленный мой я сожгла себя, чтобы чума со мной ушла…
Возлюбленный мой так сладко так блаженно мне гореть ведь я чума ведь я смерть навек ухожу от тебя тебя тебя…
Возлюбленный мой! Безвестный путник! но ты так и не сказал мне имени своего!..
Возлюбленный мой!.. прощай!.. я тороплюсь… и ты не успеешь тут сказать имя свое…
Но ты скажешь мне свое имя там там там там… там… в Вечных Садах где не бродит смерть чума… Ай!..
Аллаху Акбар!.. Аллаху Акбар… Аллаху Акбар…
Поздно…
…Коко-Мехрдад!..
Возлюбленная моя…
И…
…И Ходжа Зульфикар и сын его Касымджон-Стебель сидели у подножья несметной горы близ родника Чашма и пили воду его и ели горячие лепешки, опуская их в ледяной родник ледниковый…
И Ходжа Зульфикар сказал:
— Много есть на земле яств, но нет ничего лучше ледяного родника с горячей лепешкой.
И нет ничего слаще на земле любви между мужем и женой.
И жена — это родник лепетный, а муж — жаркая пышущая лепешка из
придорожной чайханы, из горящей печи-танура… да!..
Тогда Касымджон-Стебель сказал:
— Отец, вы рассказали о Коко-Мехрдад и возлюбленном ее…
Тогда Ходжа Зульфикар остановил его:
— И это было во дни Тирана Сталина, а тогда было много смертей неправедных. И это было во дни Тирана, а во дни такие Смерть — частая гостья и хозяйка великая…
Ибо Тиран — это и есть Смерть-хозяйка всевластная…
А где смерть — великая частая гостья и хозяйка, там и любовь великая гостья и хозяйка.
Как неразлучные близнецы они кочуют по земле Тирана, по временам его слепым.
А чреваты бездонны зыбки, как пустыня Кызылкум Времена Тирана!.. да!..
Ибо когда давят виноград — он рождает вольное веселое вино…
Ибо когда давят пригнетают истребляют изводят народ — он рождает великую вольную бессмертную любовь… да, Касымджон-Стебель сын мой!..
— Отец, ата, вы рассказали о Коко-Мехрдад и возлюбленном её… Но Коко-Мехрдад ушла не узнав имени его. Отец вы сокрыли имя возлюбленного её.
Отец кто он?..
Тогда Ходжа Зульфикар поднял голову и долго глядел на несметную гору у подножья которой они сидели на траве вешней у родника Чашма.
Гора была вся в густых арчовых кудрявых клубящихся непролазных лесах лесах лесах…
Гора кудрявая была как голова дальной Коко-Мехрдад…
…Коко иль голова твоя довременно утихшая кудрявая несметно рощами арчовыми взошла явилась проросла? а?..
И там в рощах клубящихся густых пела летала птица редкая — арчовый дубонос…
И Касымджон-Стебель сказал:
Отец вы знаете эту гору?
И Ходжа Зульфикар сказал:
Да. Это Хан-Хабриза-Буса… И мы пьем воду её ручьев и родников и она чистая.
И чисты её леса…
И её птица — арчовый дубонос — певуча и чиста…
И только черен печален пень обгорелого китайского карагача…