33 простых способа создания зон здоровья и счастья у вас дома и на даче

— Я боюсь этой встречи, Мишель, хотя она представляется мне неизбежной. Очень уж страшным он был.

— Но ведь Хранительница…

— Да, я помню, и я верю Серафиме, но почему-то мне страшно…

В ночной темноте костер сиял ярким солнцем, мы вчетвером сидели вокруг, согретые его жаром, а остальной мир выглядел чужим и холодным. Озеро прятало свои тайны, лес казался угрожающим, а горы — неприступными… Если бы сейчас кто-то захотел понаблюдать за нами, он мог бы, ничего не опасаясь, рассматривать нас из темноты, и мы никогда бы его не увидели и даже не почувствовали; ведь когда сидишь у ночного костра, кажется, что за тобой наблюдает сама ночь.

Слушаем и повинуемся

Из тьмы в наш узкий светлый и жаркий круг вдвинулась высокая фигура.

Медведь-шаман.

Мы только что говорили о нем с Мишелем, и я ждал его, ждал прямо сейчас. Я предчувствовал, что наша встреча произойдет здесь, где Белуха смотрится в озеро Аккем. Здесь, между поднебесной и подводной горой, должна была произойти одна из самых важных встреч в моей жизни, ведь здесь давным-давно скрылось в чреве земном великое Беловодье.

Медведь-шаман оказался высоким человеком такой широкой кости, что вполне мог сойти за гигантского медведя. Тем более что одет он был в цельную медвежью шкуру — он носил ее как в накидку с рукавами из медвежьих лап, набросив на голову медвежий скальп, как капюшон. Медвежьи глазницы светились желто-оранжевым сердоликом. «Так вот почему глаза Медведя показались мне мертвыми! — догадался я. — Они и есть неживые».

Шаман был смуглым и кареглазым, его длинные черные волосы свободно разметались по плечам, спускаясь почти до пояса. Он был бы похож на алтайца, если бы не рост. Алтайцы скорее коренастые, чем высокие. «Он — потомок чуди, — думал я. — Но Хранительница говорила, что чудь маленькая. Ничего себе — маленькая! Если там все такие… Впрочем, нет, конечно, — Медведь же — шаман, в нем текут крови древнего рода, крови людей и, главное, курумчинских кузнецов, отсюда и рост».

Мы молча разглядывали Медведя, он тоже молча стоял, сложив руки на груди, и смотрел на огонь. Мы не приглашали его к костру, не предлагали присесть, не могли даже рта раскрыть — на нас навалилось какое-то непонятное оцепенение.

Шаман коротко кивнул, а у меня в голове прозвучал ментальный приказ, нечто вроде «Следуйте за мной». Мои друзья поднялись — видимо, услышали то же самое. Никто из нас и не подумал воспротивиться, это казалось невозможным. Мы также молча вошли вслед за Медведем-шаманом под своды леса, а в голове у меня звучали слова джинна из старой сказки: «Слушаю и повинуюсь».

Жилище шамана

Аланчик, куда привел нас Медведь-шаман, был в целом похож на другие: тоже был сделан как шалаш конической формы, покрытый древесной корой. В центре его располагался каменный очаг, над ним — круглое отверстие. Стены аланчика были расписаны разными животными и грибами. Только аланчик Медведя-шамана был намного больше того, в котором поселил нас Алай в Тюне, а пол его был устлан медвежьими шкурами.

«Сколько будет длиться это молчание? — недоумевал я. — Зачем Медведь-шаман привел нас к себе, если он не желает говорить с нами? Почему эгрегор моей семьи не защищает меня от его ментального воздействия? Ох, не случайно я боялся этой встречи!»

Несмотря на некоторое раздражение и множество вопросов, я был далек от паники — я чувствовал, что Медведь-шаман не причинит зла мне и моим друзьям. В конце концов, если бы он хотел, он бы давно это сделал; но нет. Он даже велел Хранительнице отдать нам рукопись… «Но почему мы молчим?»

В верхнем небе

Я иду по ледяным сверкающим ступеням вверх, впереди меня — Медведь-шаман, лестница поднимается широкой спиралью, все, что внизу, сливается с тем, что наверху, я вижу друзей, испуганно глядящих на меня, стараюсь их успокоить, но они не слышат; вижу Александра Федоровича, а с ним — Серафиму, Хранительницу, и тут же — сверкающий разными цветами город, омываемый белыми волнами. Страна Белых Вод! Но что за воды ее омывают? Океан? Река? Само небо?

Но нет, эта вода — не белая!

Город омывают воды густого аметистового цвета, и я знаю, что сама Божественная мудрость — детская мудрость создала этот город, мудрость дала гармонию ему.

Звезды кружатся и поют, поют песнь красоте, красоте густого синего неба, синих волн, бьющихся о городские стены. Как прекрасна эта песнь, я умру, если перестану слышать ее!

Дивная песня звезд рассыпается серебряными колокольчиками, звенящее голубое сияние охватило мир, сердце наполняется светлой любовью! Вспоминаются звоны, прогоняющие прочь ночные шорохи. Такому ясному голубому свету не страшна никакая тьма!

Запах свежего сена, что может быть прекраснее! Наслаждение, наслаждение и покой, тишина, вековечная тишина соснового леса…