33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

– …До тебя у него интереса никакого не было, а до англичанки до твоей… Япония с Англией злейшие друзья-враги, с давних пор, потому у них было подозрение, што она шпионка! Вот и слушали и топали за ней, каждый шаг следили, однако, как я понял, ничего не выследили, потому и дали спокойно убыть… В «Модерне» каждый портье – осведомитель, и недаром, там все иностранцы живут и советские тоже, там вам было не скрыться, хотя, как я понял, ты и не старался…

«Я и не старался…» – слушая Мироныча, думал Михаил Капитонович.

– Ты и не старался, – повторил Мироныч. Он говорил, а Михаил Капитонович слушал и только чувствовал, как всё его тело и душа освобождаются и очищаются от налипшего слоя грязи, и вдруг он дёрнулся всей спиной.

– Ты чё, как конь на лугу, будто тебя как пауты́ обсели?

А Михаил Капитонович затих и стал вслушиваться в себя – а душа у него взбунтовалась! Он только что понял, что снова оказался… в Харбине!

«Зачем? – заорала на него душа. – Какого чёрта ты снова приехал в этот город? Это же убийца! Какого чёрта тебе тут надо?» Михаил Капитонович перестал ощущать Мироныча.

«Ну и что, что ей писал письма какой-то Миллз? Откуда ты знаешь, что это… – Тут душа проявила такт и никак не назвала Сэма Миллза, ну, не любовником же, когда Элеонора почти каждую ночь спала в его постели и в свою первую постель она легла с Сорокиным. – И что ты тут будешь делать? Это западня! Капкан! Пропасть хочешь? Смерти захотел?» Тут Михаил Капитонович снова весь вздрогнул и услышал и почувствовал Мироныча, потому что тот хлёстко ударил его веником и закричал:

– Береги-ись!!!

И на Сорокина обрушилась… ледяная Сунгари! Нет – Иртыш! Весь Северный полюс! Сорокина шибануло током, обожгло льдом, его спина разорвалась вдоль позвоночника и выпустила душу. В глазах потемнело.

– Живой? – через мгновение, как будто издалека, он услышал голос Мироныча. – А? Ледяной тебя водичкой!.. Щас твоя душенька полетает и в тебя же и вернётся, только ты уже будешь чистый, аки младенец! А? Как чувствуешь себя?

Михаил Капитонович слизнул с верхней губы каплю и не знал, что сказать.

– Мироныч! А меня научишь так па́рить? Тебя ведь некому!

Все мысли, которые за секунду до этого ядовито змеились в его голове, кудесник Мироныч смыл единой шайкой ледяной воды.

Лёгкий, сухой и ароматный Сорокин бежал по Биржевой.

«Сегодня девятое… Сегодня девятое… Сегодня девятое!..» – твердил он.

Сегодня было 9 мая, они с Элеонорой уезжали 6 мая, Ива́нов сказал, что он приехал в Харбин на три дня.

«Успею?.. Застану?.. Ч-чёрт!»

Он взбежал на третий этаж и дёрнул за шнурок дверного звонка. Открыли сразу. Это был сотрудник агентства, пожилой мужчина в чёрных суконных нарукавниках. Он узнал Сорокина и отступил в сторону. Сорокин с облегчением вздохнул – значит, Ива́нов ещё здесь! Ива́нов вышел ему навстречу, он был одет в китайскую военную форму без погон.

– У меня, – он обратился к Сорокину, как будто бы ждал его, – сорок минут до отхода поезда, если вы можете, проводите меня, я смогу вам что-то рассказать в буфете… ну и по дороге… Элеонора Боули мне дала телеграмму! Если вас это ещё интересует.

– Нет! – с ходу ответил Сорокин. – Меня интересует только Штин.

Ива́нов помешивал ложечкой в чашке уже двадцать минут, но до кофе не дотронулся. Сорокин смотрел на него и чувствовал себя неловко, как будто бы он пристаёт с вопросами к глубоко больному человеку, в тот момент, когда больному надо лежать и спать, или сидеть записанным к доктору, или быть уже на процедурах. Ива́нов не стал ни больше, ни меньше, не похудел и не сник с лица. На нём просто не было лица. Он смотрел остановившимся взглядом на Михаила Капитоновича, мешал ложкой остывший кофе и отказался от коньяка, который заказал Сорокин.

– Отвечаю на вашу просьбу! Я, молодой человек, чувствую себя старым и больным, я чувствую, как меня все ненавидят. Вас это не может интересовать, но я не советую вам ехать в группу со мной. Вас примут не как боевого каппелевского офицера, а как очередного кровососа в штабе Меркулова… Я же служу в штабе не уважаемого мною Николая Дионисьевича… – Всеволод Никанорович постучал ложкой по краю чашки, сбрасывая каплю, и снова стал размешивать. – Ваш Штин действительно погиб! Я уже второй раз сообщаю вам плохие вести. Не хочу, чтобы это стало привычкой. Лучше бы мы поговорили про Элеонору.

Михаил Капитонович упрямо мотнул головой.

– Да вы упрямец! Ну что ж! Про Штина так про Штина! Это случилось 19 февраля или 20-го, на станции Сюаньхуа́… или как-то так… у нас почти не бывает точных карт с правильными китайскими названиями. С бронепоезда «Хуна́нь» он высаживал десант, свою юнкерскую роту… Он даже не почувствовал боли, потому что пуля попала ему в голову, он умер мгновенно… А похоронили? Благо было холодно, поэтому довезли, на русском военном кладбище в Цзина́ни, это провинция Шаньду́н, и, если хотите, я нарисую вам план, как найти его могилу, а в общем, там служат приличные инвалиды, их как-то странно зовут, не помню, как два брата, хотя и не родственники…

«Моня и Ноня, что ли?» – невольно подумал Сорокин.