Трудности всегда вызывали в нем раздражение. Он чурался какой-либо работы, предпочитая ее имитировать. Обычно Бубнов говорил то, что от него хотели слышать другие, а если его просили помочь, он не отказывался, а просто находил причину, по которой не мог это сделать. Например, говорил, что у него болит голова. Если надо было напрячься, у Бубнова сразу же находилось множество разных дел – все срочные. В Академии наук, где вполне можно было существовать, годами ничего не делая, он чувствовал себя неплохо. Но сейчас, с полиэтиленом в руках, он понял, что научная работа – это иногда совсем не то, что он себе представлял. Аспирант поглядел на Алену, мужественно державшую пленку в трясущихся от напряжения руках, на Манусевича, явно работавшего за двоих, так как бледный усатый юноша не столько поднимал полиэтилен, сколько держался за него, и начал прорабатывать пути отхода.
Как ни нравилась ему Алена, самого себя Бубнов любил гораздо больше. Его стихией были эмоции, страдания, томные взгляды, но не реальные действия. С полиэтиленом в руках, под холодным дождем и с ногами, по колено ушедшими в грязь, вся любовь к Алене в нем испарилась без следа точно так же, как и интерес к таинственному кольцу, охватывающему кость ископаемой лапы барионикса. Бубнова ничего больше не интересовало. Ему хотелось покоя и комфорта. Напрягаться он не мог, не умел и не желал.
– А-а-а-а-а! Ой! – взвыл Дима, бросая полиэтилен и сгибаясь в три погибели.
Алена ринулась к повисшему в воздухе краю и успела перехватить его. Теперь она стояла, держа пленку двумя разведенными в стороны руками, и покачивалась от напряжения.
– Что такое? Что? Тебе плохо? – взволнованно спросила девушка аспиранта, пытаясь одновременно смотреть на Диму и держать пленку.
– Аппендицит, – простонал тот притворно. – Надо срочно в больницу!
Он добрался до дороги и, картинно воя и корчась, упал у колеса «ЗИЛа». Бубнов вполне мог упасть и прямо в грязь, но ему стало жаль одежду. Увидев, что над ним склонилось испуганное лицо Марьяны Филимоновой, он страдальчески закрыл глаза, имитируя обморок.
– Ну, пойдем назад, – сказал Юрий, увлекая Викторию от ручья обратно в поросший лишайником туннель.
Девушка последний раз глубоко вдохнула горный воздух, так контрастировавший с затхлой атмосферой подземелий, и нырнула в коридор вслед за Бадмаевым.
– Давай руку, – сказал молодой человек.
Сушко вложила пальчики в его широкую ладонь. Длинные и влажные отростки лишайника, свисающие с потолка, коснулись уха девушки. Ощущение было омерзительным. Виктория наклонилась.
– Сейчас пойдем исследовать третий туннель, – сказал Юрий, уходя все дальше и дальше от входа. – Может, там нам повезет.
В этот момент на шею Сушко что-то прыгнуло. Острые лапки крепко вцепились в волосы и кожу Виктории. Девушка попыталась вздохнуть, но горло ее перехватило паникой.
– Что случилось? – спросил ботаник, останавливаясь. – Что с тобой?
Он направил желтый луч фонарика на девушку.
– Паук! – воскликнул ботаник. – Не двигайся.
Прямо на шее Сушко, шевеля отвратительными черными конечностями, сидел паук. Виктория сжалась, пытаясь исчезнуть, спрятаться, раствориться в камнях, сделать все, что угодно, но только избавиться от ощущения смертоносного комка на шее. Казалось, паук, шевеливший всеми своими восемью ногами, наслаждался ужасом своей жертвы.
– Не дергайся, – попросил девушку Юрий еще раз, – может быть, он уйдет.
Но паук не уходил. Он слегка переместился и, расположив брюшко со смертоносным жалом прямо над пульсирующей на шее веной, казалось, ждал. Бадмаев сжал кулак.
– Это рискованно, – сказал он подруге, – но другого выхода нет. Сейчас я попытаюсь сбить его на землю. Постарайся не двигаться!
Юрий коротко размахнулся, но за мгновение до того, как рука Бадмаева смела паука на пол коридора, насекомое вонзило острое ядовитое жало глубоко в кожу Виктории.
Ева, не отрываясь, смотрела на тень, которая, погладив яйцо, выскользнула из каменного мешка. В комнате стояли стол и стул. В углу расположился ящик и на нем – электрический чайник. Вился черный провод.
«Мне надо попасть туда. И как можно быстрее! Нужно забрать яйцо, выбраться на поверхность и вызвать подмогу, которая вытащила бы Володю из ловушки», – думала Ершова, ощупывая края щели. Она вернулась к рюкзаку погибшего туриста. Там, в специальном кармашке, лежали альпеншток и набор альпинистских крючьев. Ева взяла один крюк, повесила на плечо альпеншток и, не зажигая света, подобралась к валуну, перегородившему туннель. Там она поставила стальной крючок под углом к булыжнику и принялась бить по нему тупым концом альпенштока, используя его в качестве молотка. Почти сразу же от известняка откололся довольно приличный кусок.
«Надо работать быстрее, – думала девушка, – ведь он может вернуться в любой момент. Преступник сразу увидит, что в стене появилось отверстие».