33 секрета здоровой и счастливой жизни

Пока же сегодня солнце еще не зашло за джунгли, я продолжаю любоваться берегами великой реки. Вот на правом берегу начинается деревня, очень похожая на ту, которую я покинул утром. Разве что нет телевизионной антенны и вышки для отпугивания кабанов. Видать, нет в этой деревне своего Африканыча, способного хотя бы таким вот образом приобщить к цивилизации местный люд. Люд же этот хорошо мне виден с воды: кажется, все население деревни собралось тут нынче на какой-то праздник. Все мужчины раскрашены в оранжевые, голубые и зеленые цвета; головы их украшают связки из птичьих перьев, сделанные по принципу тех, какие в фильмах моего детства носили индейские вожди в исполнении немецких и югославских актеров. Только, пожалуй, у тех индейцев оперение было побогаче — погуще, поярче; порою перья с головы свисали до самой земли. У здешних же головные уборы из перьев больше всего напоминали усредненный вариант между тюбетейкой и бейсболкой, и лишь у некоторых — видимо, самых важных и значительных — дотягивал до панамы. В руках местные сжимали копья, потрясая ими в такт какой-то музыке. Сначала я не мог понять, откуда эта музыка здесь берется, но, присмотревшись, увидел человека, которого я бы назвал шаманом. Во всяком случае таким мне представляется настоящий шаман: маска укрывает не только лицо, но и всю голову, в руке бубен, которым он то и дело бьет по бедру, а сам при этом изображает какой-то дикий и вряд ли вызванный естественным способом экстаз. К монотонному позвякиванию бубна примешивается еще и не менее монотонный, но более громкий и частый звук барабана. Оказывается, барабанов целых три штуки. И не барабаны это даже, а продолговатые бочки, по которым ударяют в такт три человека в каких-то белых накидках. Звуки громкие, но глухие, а потому довольно противные. Однако местным, судя по всему, нравится — вон как лихо пляшут. Понять, что именно они изображают, вряд ли возможно. Может, это обряд на удачную охоту, а может — на счастливый брак. Не исключаю и того, что так здешние туземцы кого-нибудь хоронят или же, напротив, подвергают обряду инициации. Кажется, тут никакого каннибализма в прямом смысле, но все же не рискую подплывать близко к месту праздника — видно ведь и так неплохо, так чего искать добра от добра? Течение несет меня все дальше, вот уже скрылись за поворотом танцующие туземцы, вот уже стих звон бубна шамана, притихли и барабаны. Вновь река начинает заполняться естественными, природными звуками — плеском воды, жужжанием насекомых, шелестом птичьих крыльев.

Вижу на правом берегу еще одну деревню. Здесь и не пахнет праздником. Здесь, наоборот, трудятся в поле. И мужчины, и женщины, и даже дети возятся в земле. Не вижу, что там растет, но побеги уже довольно крупные. Кукуруза или, может, подсолнечник? Нет, не знаю. Отрадно то, что хоть эти люди не едят себе подобных, как те, что провожали меня утром до горной тропы. Не едят ли? И опять, как и давеча, слышу циничный ответ-вопрос Африканыча, отталкивающего мою лодку от берега… И соглашаюсь, опять соглашаюсь с ним. Да, едят, еще как едят. И эти, что трудятся в поле, едят не только маис или что там у них произрастает. Едят своих близких, родню едят и соседей, чужих людей едят, детей своих и родителей, сестер и братьев, мужей и жен. А в деревне, где был праздник, люди не едят друг друга? Шаман отпляшет, откамлает свое, бубном отзвенит и давай глотать всех без разбора. Барабанщики проглотят друг друга. Если это похороны, то съедят мертвеца; если обряд инициации, то жди к ужину блюдо из юноши, которому сегодня суждено стать мужчиной. Свадьба? Съедим молодоженов. Ритуал на удачную охоту? Съедим охотников. Чествование юбиляра? Давайте скорее его проглотим, даже жевать не будем! Сколько всяких поводов для самого настоящего каннибализма дает нам это страшный и безумный мир! Но чем страшнее и чем безумнее делается мир вокруг меня, тем сильнее и крепче делается моя вера в то, что я призван этот мир поменять. Нет, даже не столько я призван стать причиной грядущих перемен, сколько предначертано мне первому об этих переменах узнать и знание свое великое донести до всех вас, до добрых людей, чтобы были готовы к тому, что ждет нас, наш мир, всю Вселенную очень и очень скоро. Но я не забегаю вперед, я по-прежнему верен слову, данному самому себе, и потому смиренно дожидаюсь сначала заката, а потом рассвета, после которого увижу я цель своего странствия — холм на излучине великой реки.