— Алексия, напиши Александру Федоровичу о сегодняшнем монахе-павлине, — попросил Мессинг. — Даже обидно: Белоусов столько накопал, а мы топчемся на месте. И Петровича нет…
Явление Петровича народу
Тут из коридора послышался шум, а вслед за ним нестройно зазвучало на два голоса: «Голубой вагон бежит-качается, скорый поезд набирает ход…» Под знакомые слова в комнату ввалился Петрович, из кармана полковника предательски торчало горлышко бутылки, заткнутое скрученной жгутом салфеткой. А следом за Петровичем в дверном проеме показался средних лет бирманец в фиолетовом комбинезоне.
— У… Э… — с трудом выдавил из себя полковник, показывая рукой на фиолетового бирманца.
Тот изысканно поклонился, но в последний момент едва не упал на пол — только рука Мессинга удержала его от закономерного падения.
— Принимайте, доставил без шума и пыли, — промямлил Петрович явно заранее заготовленную фразу.
— Кого доставил? — спросила Алексия.
— У… Э… — опять затянул Петрович.
И снова фиолетовый сделал попытку поклона, но уже осторожнее, без прежнего фанатизма, так что помощь Мишеля в этот раз не понадобилась.
— Меня зовут У Э, — наконец сказал бирманец. — Я говорю по-русски.
Обладатель чудо-имени и его чудо-храп
У Э? Это такое имя? Вероятно, при других обстоятельствах мы бы уяснили это для себя быстрее, но сейчас, когда оба ночных гостя еле держались на ногах, нам потребовалось время, чтобы познакомиться поближе.
— Короче, он сам вам все расскажет, — Петровичу на глазах становилось хуже, ему даже пришлось прилечь. Я понял, что полковника надо в срочном порядке уводить в номер. Сделать это оказалось не так просто: Петрович просто не держался на ногах. Его друг, наоборот, взял себя в руки и начал трезветь с каждой секундой. При помощи У Э мы смогли довести полковника до его комнаты. Едва голова Петровича коснулась подушки, как все мы услыхали такой мощный храп, что, будь поблизости источник исцеляющей музыки, то самой подходящей оболочкой для аватаризации полковника стал бы разъяренный тигр или слон, испытывающий многочасовую жажду.
Между тем отрезвление У Э, как оказалось, было не более чем минутным порывом. Сначала наш новый знакомец пытался уйти из комнаты Петровича через окно, потом, убедившись, что окно плотно закрыто, — через дверь шкафа. Когда же и дверь шкафа не поддалась (она открывалась, конечно, наружу, а У Э пытался задвинуть ее внутрь), то бирманец просто лег на пол у ног Петровича и в унисон полковнику захрапел.
— Пожалуй, на этом, коллега, — заметил Мишель, — мы и можем завершить столь приятный вечер. Согласитесь, будить сейчас этих господ не только бесполезно, но и опасно для жизни.
— Только вот бутылочку, — вмешался я, — полагаю, имеет смысл забрать до лучших времен.
Из кармана куртки полковника я извлек на две трети початую литровую бутыль какого-то местного напитка, вполне по-русски заткнутого свернутой салфеткой.
— Ну а теперь спать! — приказала Алексия.
И было утро: день второй
В окно моей комнаты проник первый солнечный луч, но, если честно, мне так и не удалось уснуть. И впечатлений день подарил не так уж и много, но вечер этого дня превзошел для меня все ожидания. Ну и начудил Петрович, нечего сказать. С легкой руки полковника, изволившего нарезаться при выполнении столь ответственного задания, мы даже не успели разработать план действий на сегодня. А мы ведь хотели, чтобы уже нынче Алексия направилась в Мандалай, посмотрела, что там за театр на Шестьдесят шестой улице. И бирманец этот… Как его? У Э, кажется. В углу в лучах уже входящего в свои права дневного светила изумрудно блестела полковничья бутыль. Надо идти будить Петровича.
Стоило мне подумать об этом, как в комнату ворвался Мессинг:
— Петрович еще пьянее, чем был вчера!