При всей своей любви к экзотическим музыкальным инструментам, к их звучанию, я почему-то с самого детства побаиваюсь и внешнего вида маракасов, и той, с позволения сказать, музыки, которую издают эти расписные погремушки. Есть в них что-то пугающее.
Вот и сейчас, проснувшись среди ночи в глубине гималайский гор, я ощутил какую-то опасность в треске, доносящемся снаружи. Конечно, я вышел – очень тихо, осторожно, чтобы не разбудить своих товарищей. Луна светила во всю силу. Золотисто-оранжевый свет заливал придорожные кусты и саму дорогу, по которой мы пришли сюда и по которой утром нам предстояло двигаться дальше в глубь Гималаев в поисках Мертвого озера. И только треск маракасов нарушал эту визуальную идиллию, гармонию небес и мира земного. Я пошел на звук и вскоре увидел в свете луны сами маракасы. Конечно, это были совсем не музыкальные инструменты, а живые существа – две гремучих змеи сплелись воедино подобно тому, как в представлениях наших древних предков сливались в священном браке начала всех начал, Небо и Земля.
Да, это был брачный танец. В прежних экспедициях мне приходилось видеть подобное, но тогда, в Южной Америке, танцующие змеи не издавали никаких звуков. Теперь же мягкий треск заполнял собой ночную тишину гор. И странно, по мере моего приближения звуки эти все меньше напоминали ненавистные маракасы и все больше становились похожи на потрескивание еловых веток в зимнем костре. Мне вспомнилось давнее-давнее Рождество. Меня, совсем маленького, вывезли на зимние каникулы в Карелию. Вместе с другими детьми мы сидим у костра: звездное небо, шуршание леса, искры, старающиеся взлететь к звездам, но не способные преодолеть силу земного притяжения и затухающие, даже не долетев до вершин карельских сосен. Думаю, что около часа смотрел я на танец змей и предавался теплым воспоминаниям детства и юности. Звуки змеек не только не раздражали, а, наоборот, все больше и больше наполняли меня покоем, ощущением чего-то далекого и в то же время близкого. Я сидел на мягкой траве в своеобразном центре мира и ощущал прежде не осознаваемую мной связь времен: будто все прошлое, вся мировая история только и существовали для того, чтобы здесь и сейчас оказались и я, и эти две змейки; будто все грядущее мира зависит от этого часа, проведенного мной под высоким гималайским небом под звуки брачного танца представителей мира пресмыкающихся… Но пора было возвращаться в палатку, ведь завтрашний день обещал длинный путь все выше и дальше, все дальше и выше…
День второй
Как наладить связь с Белоусовым
Как только солнце позолотило макушки деревьев, проводник разбудил нас и потребовал собираться в путь. Через полчаса мы вновь стояли на горной тропе, готовые двигаться навстречу приключениям. День выдался теплый и ясный, идти было легко. И как-то все разом мы вслух задумались о том, как там – где-то внизу – поживает наш дорогой Александр Федорович со своей ненаглядной Коломбой.
– Коллеги, я дико извиняюсь, – заметил Мессинг, – но вынужден признаться в том, что вчера допустил одну глупость, причина коей – неожиданность решения Белоусова остаться. Будь у меня хотя бы четверть часа на размышление, я бы смог дойти до этой мысли тогда. Но что уж теперь говорить…
– Так что случилось, Мишель? – спросил я.
– То и случилось, что случилось, – промолвил Мессинг и замолчал, как некогда замолчало радио на кухне у моей бабушки после того, как семилетний я засунул в его динамик шпильку для волос.
Впрочем, в отличие от бабушкиного приемника, который впоследствии так и не смог заговорить, Мишель спустя пару минут продолжил:
– Я, коллеги, только сейчас понял, что у нас с вами нет никакой связи с Белоусовым. Мы совершенно ничего не знаем о том, где он и с кем он…
– Почему же не знаем? – Петрович был, как водится, ироничен. – Александр Федорович у фонтана возле отеля со своей Коломбой. Так, кажется, назвал Белоусов туземную Джульетту?
– Хорошо, что не с Кармен, – пробормотал Мессинг. – Но вот как, скажите на милость, мы узнаем, что происходит с нашим другом?
Я вспомнил ночной танец двух гремучих змей и почему-то представил, что одна из них – это Коломба, а другая – Белоусов. От этой мысли мне стало легко и спокойно. Я, признаться, совсем не волновался за нашего долгожителя, которому приходилось выходить и не из таких передряг. И когда я ощутил это спокойствие, меня осенила мысль, которой я тут же поделился с друзьями:
– Господа, а ведь у Белоусова в отеле работает и сотовая связь, и Интернет…
– Да, – перебил меня Петрович, – но у нас-то она не работает. А кристаллического гидропередатчика у Александра Федоровича нет.
– Но зато, – решил я все-таки договорить свою мысль, – передатчики есть у нас, Насти и Алексии. При этом у Насти и Алексии есть и Интернет, и мобильная сеть…