334.

Когда Колин и Ларри возвращаются в музей Фрика, их встречает Натан. Колин замеча­ет, что отец носит длинные висячие усы – как у китайского мандарина! Колин прокладывает путь к бегству в Централ-парк; за ними по пятам гонятся вооруженные до зубов натановские наймиты на тракторах с форсированными двигателями. Сесили и Ларри удается скрыться, когда преследующий их трактор врезается в кирпичную стену зоопарка, – но Колин загнан в угол площадки, огороженной проволочной сеткой. Натан объясняет, что все колиновские се­ансы у Зельбста записывались на пленку и что это он (Натан) убил старого хиропрактика.

– Ну черт возьми, пап, – молит Колин, – нельзя же принимать то, что я там говорил, так близко к сердцу. Каждый ребенок ненавидит своего отца. Почитай Фрейда.

– Читал я Фрейда, – с маниакальным хохотом отзывается старик. – Еще я вычитал у этого пархатого извращенца, что каждый отец хочет кастрировать своего сына. – Он делает знак своим наемным головорезам. – Чем я сейчас и займусь!

Колин осознает, что отец его – очередная жертва бель-рива! 

Часть третья

Кони-айленд. Как раз в тот момент, когда Ларри и Сесили пробиваются к дощатому пляжному настилу, чтобы страстно заняться любовью, вспыхивает Бруклин. В самом скором времени – слишком скором – исступленная толпа спихивает их в воду. Сесили не умеет пла­вать, но на выручку очень вовремя приплывает паром со Стейтен-айленда. Паром доставляет их в призрачный обезлюдевший пригород на Лонг-айленде. Сесили прибирается на кухне, а Ларри тем временем рубит на дрова старую мебель.

Наемные головорезы (пуэрториканцы) решают, что хотят видеть честную схватку, и сводят отца с сыном в гладиаторском поединке. На стороне Колина – молодость и проворст­во, но у него нет никакого оружия; отец же располагает мясницким ножом и паровым утю­гом. Натан ранит Колина, но тот обезоруживает его, хитроумно воспользовавшись качелями. Натан теряет сознание, и головорезы, опустив вниз большие пальцы, приказывают Колину добить его. Колин отказывается. Они угрожают ему, но, завидев сбежавшего из клетки льва, пускаются наутек. Лев пожирает Натана.

Сесили звонит Колину в музей Фрика; в голосе ее звучит отчаяние. Она успевает ска­зать ему свой новый адрес на Лонг-айленде, и связь сразу обрывается. Пробившись сквозь буйство огненной стихии по указанному адресу, Колин обнаруживает, что обеденный стол залит кровью, а в ванной лежит человеческое сердце. Сердце еще бьется!

– Сесили! – с мукой в голосе выкрикивает Колин.

В дневнике своей невесты он читает, как она впервые обнаружила, что Ларри был аген­том ФБР. В дневнике приводятся выдержки из отчетов Ларри для заочного курса. Неужели это кошмарное преступление – дело рук его младшего брага? Колин клянется не знать ни сна ни покоя, пока не отомстит.

Вернувшись в столовую, Колин застает там зловещую личность в маске и черном пла­ще. Думая, что это Ларри, Колин набрасывается на него – но выясняется, что это Сесили, пе­реодетая мужчиной!

Душераздирающим тоном Сесили объясняет, как была вынуждена убить Ларри, – а Колин объясняет, как был вынужден убить отца. Они прощают друг друга и отправляются спать; но прежде Сесили готовит ему чудный ужин (блинчики и свиные сосиски).

Птицы

– Я не могу понять, – прокрякала Даффи, – как они все это сделали?

– Люди, – ответил Куртис, объясняя все одним словом.

– Но как? – Она подобрала клювом липкие кусочки пуха с мягких мертвых яиц.

– Ты ни в чем не виновата, дорогая. Это из-за той штуковины, которой они все опрыскивают. Наука.

– Просто ненависть, а никакая не наука.

– Ну, успокойся. – Куртис ткнулся клювом в свои маслянистые коричневые перья. Он всегда терялся, когда жена так раздражалась. – Попробуй посмотреть на это с их точки зрения!

Она с силой ударила клювом по хрупкой скорлупе, вытащила голого, еще не оперившегося утенка и сказала:

– Вот она, твоя чертова... – но с утенком в клюве слово «объективность» выговорить не смогла.

Куртис встревоженно расправил крылья и поднялся на несколько футов в воздух, но перепачканные нефтью перья не поддерживали полет. Он пролетел немного и опустился на гладкую поверхность пруда.

Даффи бросила безжизненное тельце обратно в гнездо. Чувство безнадежности заглушало в ней даже печаль. Все ее действия, каждый инстинкт, ведущий ее, каждая пушинка, выдернутая из тощей груди, все было напрасно –

Пока жена бродила по берегу, Куртис продолжал нырять в надежде найти что-нибудь съедобное среди неразлагающегося мусора на дне. Он работал с непоколебимым мрачным упорством, пока наконец не нашел стебель какого-то растения. Весь перемазанный слизью, но гордый своей находкой, он, переваливаясь, выбрался на берег и положил стебель у ног жены. Она жадно заглотила половину, потом, давясь, выплюнула обратно черную кашу.

– Как... – воспользовалась она неприличным сравнением.

– Если бы так, – пошутил он, склонив голову на сторону. – Если бы это было хоть наполовину так же вкусно...

Даффи рассмеялась.