34 ёжки для Кощея. В погоне за женихом

Его можно понять. Он не видел никогда прежде Савину в гневе. Да и вообще раздраженной.

Царь-батюшка вбил себе в голову, что его дочь – сама скромность и добродетель, а подруга, не желая разочаровывать венценосного родителя, потакала ему. Поддерживала образ эдакой застенчивой простушки. Матушку она свою не помнила, та скончалась, когда Савина еще под стол пешком ходила. Отец окружил дочурку заботой, стал для нее роднее всех. Поэтому Савина меньше всего хотела его разочаровывать. Вот и старалась быть той, кем он хотел ее видеть. Щадила его чувства.

– Савина! – прищурив свои большие, обрамленные длинными ресницами глаза, опомнившись, мягко упрекнул ее королевич. – Воспитанным девушкам не полагается даже заикаться о подобном.

– Сам жамкает по сеновалам девах, а как приперли к стенке – вспомнил о манерах, – не остался в стороне Зиги.

– И этот проныра тут?! – рявкнул Елисей, заметив у моих ног питомца.– Давно надо было пустить его на мех для мантии!

– Перебьешься! – прошипел Зиги и прыгнул на королевича.

Вспарывая когтями ткань, он взобрался по ноге обидчика, а затем всеми четырьмя лапами вцепился в его грудь. Практически повиснув на нем. Схватив Зиги за загривок, королевич попытался стащить его с себя, да не тут-то было. Тот вцепился в него мертвой хваткой. Я, было, кинулась на подмогу к любимому, но меня остановил его оглушительный вопль:

– Не подходи! Стой, где стоишь, Мирослава!

Морщась от боли, Елисей отодрал от себя Зиги. Встряхнул его. И брезгливо швырнул на землю. Питомец с легкостью приземлился на четыре лапы. Оставить на королевиче отпечатки своих когтей Зиги показалось мало. Оскалив зубы, он с плотоядным прищуром взглянул на королевича. Явно примерялся, куда лучше его цапнуть.

– Довольно с меня тебя и твоего блохастого скунса Мирослава! – разразился гневной тирадой Елисей, с опаской поглядывая на Зиги. – Забирай его и уходи.

– Вовсе он не блохастый! – машинально вступилась я за пушистого друга, но королевич не стал меня слушать и демонстративно повернулся к Савине.

– Клянусь своей честью, царевна Савина, подобное больше не повторится. Впредь я буду верен вам, – торжественно произнес он.

До глубины души, пораженные его словами, мы с подругой одновременно удивленно воскликнули:

– Мне?

– Ей?

Хотя какой там – удивленно. Меня словно огрели чугунком по голове.

– Конечно, Савине, а кому еще?

На лице Елисея читалось неприкрытое недоумение.

– Любишь ты меня, а в верности клянешься ей?! – грозно двинулась на него.

– Мира, ты, безусловно, славная, красивая девушка, но нам с тобой не суждено быть вместе, – отступая, нервно бормотал королевич.

– Сла-авная? Краси-ивая значит?– сладко улыбаясь, протянула я.

– Славная и очень-очень красивая, – зачастил королевич, испуганно поглядывая на меня.

– Тогда ладно, – смилостивилась я. Елисей шумно выдохнул и посветлел лицом. – Осталось лишь понять, что нам мешает, не медля пожениться.

Не знаю, что я такого сказала, однако ни с того ни с сего Елисей зашелся в диком приступе кашля.

Естественно, я кинулась к любимому, но тут в моем кармане затренькало переносное зеркальце и пришлось остановиться, чтобы ненароком не ответить на звонок.

Редкий артефакт связи матушка мне подарила перед отъездом в школу колдовства. Правда, у подарка был неказистый видок. Зеркало было большим и увесистым, в деревянной, обшарпанной оправе. Но! Несколько простых заклинаний, которые я освоила в первый месяц в школе, – и у меня появилось новенькое компактное зеркальце для связи, которое в данную минуту трезвонило, не умолкая.

– Мирослава! – донесся из кармана строгий голос матушки, который должен был призвать меня к порядку. Да вот только, я не хотела ни призываться, ни отзываться. – Мы знаем, что ты сбежала из дома. Возвращайся немедленно! Или мы с отцом сами займемся твоим поиском! Сразу, как разберемся с возникшим недоразумением.

Зеркальце перестало вибрировать, но почему-то голос матушки продолжал вещать:

– Эта девчонка у меня скоро доиграется! Я ей устрою!

– Илария, наша дочь выросла, – заступился за меня батюшка. Их голоса быстро приближались, и не успела я опомниться, как из-за поворота появились родители собственной персоной.

Кто из нас опешил сильнее – не знаю, но матушке понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя:

– Я как посмотрю, ума наша дочь до сих пор не набралась, – грозно сверкая глазами, едко заметила она.– Надо было сразу догадаться, что без нее не обошлось.

За их спинами маячил наш конюх с вилами, а возле него, как осиновый лист на ветру, тряслась его дочурка – Анина.

– Опусти, Иван, вилы. Нет здесь никакой нечисти, – устало велел ему отец. – Это наша дочь разыграла Анину. Мирослава у нас та еще шутница.

– За подобные шутки у нас перекидывают через колено и ремешком по известному месту стегают, – расплылся в кровожадной улыбке Иван.

Не ожидала я, что наш конюх вообще способен улыбаться. Вечно хмурым ходит. Про наказание даже не переживала. Родители сроду на меня руку не поднимали, поэтому опасаться расправы было нечего.