36 и 6

— Ты чего ревёшь? — мне уже было некуда спешить.

— Там… — он всхлипнул, кивнул на «Ювенту».

— Что — «там»?

— Там Ленку режут. Суки!

— Полегче! Ты чего это? — я опешил.

— Аборт ей делают. Козлы! — он продолжал реветь. — У неё ж здоровье ни к чёрту! Помрёт ведь!

— Ты не Дима, случайно? — почему-то вырвалось у меня.

— А что? — он резко повернулся ко мне.

— Она жива. Всё в порядке. Просила тебе позвонить, а ты вот здесь.

— Да как же я её оставлю? — он возмутился.

— Любишь, значит?

— Тебе то что? Тоже доктор небось?

— Нет. Скорее наоборот, — честно сказал я. — Если любишь, зачем сюда привёл?

— Нельзя иначе, — он опустил глаза. — Денег нет. Еще год в школе трубить. Но это всё ерунда, конечно. Ей операцию на почки делали, когда она уже… ну, залетела вообщем. Нельзя.

— Чего ж вы не предохранялись?

— Да она что-то там вроде принимала — толку-то? А презерватив… Сам подумай, какая же тут романтика? И потом Ленка… Она такая… Я не могу с ней «так».

— Ну, ты, романтик, даёшь! «Так» не можешь, а кромсать — это пожалуйста!

— Да иди ты!

— Да я то пойду, это ты останешься, — я не обижался. Я вспоминал, что девчонкам наверху говорила Лиза. Она уверенно, по-феминитски пылко, доказывала, что их, девчонок, используют, что они кроме до боли смешного подросткового секса ничего от них, виновников беременности, не видят. Им даже цветы не дарят. Что если бы их любили, то берегли бы. Что сами они себя не любят, а так нельзя. Иначе — сифилис, СПИД. Что и удовольствие они не получают, потому что не могут девочки их возраста испытывать оргазм. Девчонки молчали, не спускали с неё глаз, а с их лиц не сходило бесконечное изумление. Я, сидя на лавке рядом с безутешным пареньком, вдруг подумал, что Лиза говорила не то, не так.

— Ладно, Дима. Счастливо тебе. Ты подумай на досуге о том, что я тут тебе сказал. Я ведь не со зла. От чистого сердца… Береги Ленку. Она молодец. Стихи под наркозом декламирует, держится. Так что и ты не плачь. Ей сейчас нужна твоя сила, забота…

Поймал его удивлённый взгляд. Он ещё не понял, но уже всё прочувствовал, уже был на пути к пониманию. Я пошёл домой, пребывая в самонадеянной радостной уверенности, что сделал в этот день больше, чем Лиза. Хотя она всё-таки работает по специальности… Как знать? Может права она, не я. Однако я решил не заниматься благотворительностью. Я испугался. Испугался привыкнуть к боли, к дикости. Испугался, что тоже стану говорить то, что говорит своим пациентам Лиза, что поверю в это и буду безразлично выдавать градусники всем, кто подойдёт, не заглядывая в чужие бесцветные глаза. Температура в норме? Отлично! Всё остальное не важно…

Вику я встретил на танцах. Забрёл как-то в ночной клуб. Подобные заведения вошли в моду, и мне захотелось узнать, что же это такое. В одиннадцать вечера всё ещё было довольно чинно. На сцене топотались несколько девчонок, наверное, ещё школьниц. За столиками сидели немолодые мужчины с разодетыми спутницами. Некоторые смотрели в газеты, другие — в тарелки. Большинство силилось изобразить веселье. Но от души радовались только девчонки на сцене. Этакий бал Наташи Ростовой! Потом появились танцоры. Музыка стала громче, публика уже порядочно захмелела. Всё завертелось, закружилось… Плохонький стриптиз, вызывающий в моём сердце щемящую жалость. Временами повизгивающий, прыгающий, потеющий клубок танцующих. Бессмысленные, пустые, ничего не выражающие глаза. Запудренные прыщи. Капли пота, пробивающиеся сквозь слои косметики. Одуряющее облако запахов: смертельная смесь всевозможных духов и всё того же пота. Не знаю как, но я оказался в центре. Мне казалось, я в аду. Вспышки. Шум в ушах. Красный свет… Вдруг всё затихло. Зазвучала медленная, витиеватая мелодия, а я нос к носу столкнулся с Викой. Она молча положила мне на плечи свои волшебно лёгкие руки, и мы стали танцевать. Она не красавица. Наверное, нет. Крашенные белые волосы. Мёртвые, как говорит Лиза. Чересчур светлые глаза. Немного полновата. Пористая кожа. Но я вообщем-то этого не замечал. Уже потом меня просветила Лиза. Я видел принцессу с нежно-голубыми глазами и одурманивающей улыбкой. Она была старше меня. Мне двадцать три, ей — двадцать семь. Может, у меня какой-нибудь комплекс? Но эта разница абсолютно не волновала меня. Через месяц мы сняли квартиру. Я был на седьмом небе. Меня будто несло куда-то. Всё успевал, всех понимал, для каждого находил время и оправдание. Сейчас остаётся только вздыхать о том, каким чудным парнем я прослыл в её объятиях. Вика… Она была принцессой. Если ночью мне хотелось поцеловать её, и я не мог удержаться, она не сердилась. Ни капельки! Я легко касался её нежных, хорошо пахнущих губ, и случалось чудо! Трепетали ресницы, длинные, густые. Губы вздрагивали, вытягивались в улыбку. Взмах — и глаза открылись, засияли. Она крепко прижимала мою голову к груди, и я слышал, как бьётся её сердце — уверенно, счастливо.