36 рассказов

После того как я провел еще одну ночь в тюрьме Армли, меня снова привезли в суд — судья должен был обратиться к присяжным с напутственным словом. Мне было ясно, что он считает меня виновным в убийстве. Заканчивая речь, он сказал, что не хочет оказывать на присяжных давления, и тем самым добавил к доказательствам моей вины значительную дозу лицемерия.

После первого дня, отведенного присяжным на обсуждение, они отправились переночевать — такова ирония судьбы — в отель «Королева». И вот когда судья спросил маленького толстенького человека с цветастым галстуком на шее и улыбкой на лице, виновен я или нет, я нисколько не удивился, услышав: «Виновен, милорд».

Все-таки я был приятно удивлен тем, что присяжные не смогли вынести вердикт единогласно. Как бы я хотел узнать, кто они, те двое, которые были убеждены, что я не виновен, и как бы я хотел их поблагодарить!

Судья, уставившись на меня, сказал:

— Ричард Купер, вы признаны виновным в убийстве Джереми Александера.

— Я не убивал его, милорд, — перебил я судью и спокойно продолжал: — Я надеюсь, что вы проживете достаточно долго, чтобы убедиться в моей правоте.

В зале разразилась буря криков, и сэр Мэтью испуганно посмотрел на меня. Судья призвал публику к порядку, и его голос стал еще более резким.

— Вы приговорены к пожизненному тюремному заключению. Приговор вынесен согласно закону. Полицейские, уведите его.

Двое полицейских крепко взяли меня под руки, свели по ступеням вниз и привели в камеру, в которой я сидел каждое утро все восемнадцать дней судебного процесса.

— Жаль, старина, — сказал тот из полицейских, что отводил меня утром в бокс для обвиняемых. — И все из-за этой сучки, твоей жены. Это она надавила на весы.

Он захлопнул дверь камеры. Я слышал, как в замке повернулся ключ, и не успел сказать, что он совершенно прав. Спустя несколько минут дверь опять отворилась и в камеру вошел сэр Мэтью. Помолчав, он сказал:

— Совершилась чудовищная несправедливость, мистер Купер. Мы немедленно подадим кассацию против этого решения. Уверяю вас, я не успокоюсь до тех пор, пока Джереми Александер не будет найден и не сядет на скамью подсудимых.

Только в этот момент я понял: сэр Мэтью не сомневался, что я невиновен.

Меня помесили в камеру с профессиональным вором-карманником Дженкинсом, и уже через полчаса у него оказались мои часы. Он немедленно вернул их, как только я заметил, что их нет на руке. «Прости, — сказал он, — снял по привычке».

Мое пребывание в тюрьме могло бы обернуться гораздо хуже, если бы мои товарищи по заключению не знали, что я миллионер и готов платить небольшие деньги за некоторые привилегии. Каждое утро мне в камеру доставляли «Файненшл таймс», так что у меня была возможность ознакомиться с тем, что происходит в Сити. Я едва не заболел, прочитав, что компания «Купер» выставлена на продажу. Больно было не от того, что цена акции поднялась до 12,5 фунта — значит, я оказался еще богаче, — а от того, что стало очевидным, чего добивались Джереми и Розмари.

Лежа на койке, я внимательно вчитывался в каждое слово газеты. Если упоминалась моя компания, я читал абзац столько раз, что запоминал его наизусть. Когда компания наконец перешла в чужие руки, цена акции возросла до 13,43 фунта. Я внимательно следил за деятельностью нового руководства и был очень рассержен, когда узнал, что уволены наиболее компетентные сотрудники, в их числе Джо Рамсботтом. Спустя неделю я велел своему брокеру на бирже продать мои акции, как только представится возможность.

Когда пошел четвертый месяц моего пребывания в тюрьме, я решил, что пришло время записать все, что со мной случилось, начиная с той ночи, когда я неожиданно вернулся домой, и попросил принести мне писчую бумагу. Каждый день тюремный смотритель приносил стопку листов линованной бумаги, и я писал на них ту хронику, которую вы сейчас читаете. Кроме удовольствия, здесь была еще и польза — писание помогало мне планировать следующий шаг.

По моей просьбе Дженкинс провел опрос среди заключенных с целью узнать, кого они считают лучшим следователем среди тех, с кем им пришлось иметь дело. Спустя три дня он сообщил мне, что суперинтендант Дональд Хакетт, известный как Дон, занял первое место — его фамилию назвали более половины опрошенных.

— Почему они отдали первенство Хакетту? — спросил я.

— Потому что он честный, справедливый и не берет взяток. Если он знает, что ты негодяй, он не успокоится до тех пор, пока не посадит тебя за решетку, — ответил мой сокамерник.

Мне удалось узнать, что Хакетт родился в Брадфорде, отказался от должности главного констебля Западного Йоркшира. Как адвокат, который не желает стать судьей, он предпочитал оставаться в тени.

— Он получает удовольствие, когда наконец арестовывает преступника, — сказал Дженкинс с чувством.

— Похоже, он тот человек, что мне нужен, — сказал я. — Сколько ему лет?

— Должно быть, уже больше пятидесяти, — подумав, ответил Дженкинс. — Во всяком случае, это он посадил меня, когда я стибрил рабочий инструмент. — Он опять задумался. — А это было двадцать лет назад.