– Нет еще. Дорабатываю. Сегодня просмотрю последний раз и отправлю. Результаты огласят только в конце августа, когда вторая волна уже закончится, поэтому документы в институт все равно буду подавать.
– А папа как? – спросила Надя.
– Нормально. Не лезет. Макс сказал, что если я поступлю туда, куда захочу, а родители станут мешать и угрожать, что не будут оплачивать учебу, он все оплатит. Оказывается, он накопил какую-то сумму, хватит мне на учебу.
Свободное место нашлось почти у самой воды. Они сели, и Надя подставила бледное, уставшее от прожитого года лицо солнцу.
– Надежда, а, Надежда, наш компас земной, – донесся до нее Димин голос, – срази нас своими идеальными далеко идущими планами.
Надя пожала плечами, продолжая довольно щуриться на солнце.
– Мне так и не позвонили после выступления и ничего не предложили. Да и ладно, – она говорила искренне, – буду продолжать заниматься балетом. А там, кто знает…
– Неплохая же компания у нас собралась, – сказал Паша.
– Чудная компания! Никаких перспектив, только русский «авось», – довольно поддакнул Дима.
Надя развернулась и легонько стукнула его по ноге. Он ойкнул.
– Перспективы есть, они просто пока туманные! – сказала она. – Туман же не означает, что впереди пустота, просто пока не видно. Движемся вперед и верим, вот и все.
Они замолчали. Надя заметила, что они вообще часто молчали. «Наверное, ты понимаешь, что нашел своих людей, когда сбиваешься со счета, пытаясь понять, сколько раз вы вместе вот так сидели в тишине и не говорили ни слова».
– Слушайте, ежики в тумане, я только сейчас подумал. Паш, слышишь?
– Что?
– Если у вас с ежиком Надеждой лямур, какой ты тогда вообще доклад пишешь? Не работают же вопросы.
Надя посмотрела на Пашу.
– Ну почему не работают? – Он улыбнулся и стал накручивать на палец травинку. – Вы вспомните себя месяц назад – ноль эмоций, может, раздражение. И все! А сейчас сидите болтаете, планами на будущее делитесь.
– Но не любовь же! Нет, я готов признать, что какие-то зачатки любви были, – Дима глянул на Надю, и она кивнула, припомнив ту короткую неделю, когда их тянуло друг к другу как магнитом, – но получилась совсем не любовь…
– Да, мы почему-то до любви не дотянули, – сказала Надя.
– Помните, я вам объяснял, как это работает? Выделяется окситоцин, который, конечно, любви способствует. Но в общем и целом это гормон привязанности, любой привязанности. Вопросы создают связь, доверие и помогают раскрыться друг перед другом. Не влюбились вы, наверное, потому, что в нужный момент не сделали решительных шагов и прежние влюбленности перевесили. Да, любви не получилось, но хорошая дружба…
– Паш, да ты научное открытие совершил: ежики умеют дружить! – засмеялся Дима.
Надя закатила глаза и подумала: «Ну что за человек!» – а потом тоже засмеялась. Паша был последним, кто сдался и расплылся в улыбке.
По пруду проплыли две уточки. Ровная гладь тут же зарябила. Надя прислонилась к Паше и стала смотреть, как лучи уже готовящегося к закату солнца золотят пруд, и ей вдруг четко представилось, как сидят они через десяток лет втроем в ресторане в Англии, смеются. У нее, Нади, блестяще получилось станцевать Одетту в Ковент-Гардене, Паша успешно выступил с докладом на научной конференции, а Дима приехал по делам бизнеса. Сидят они, значит, в этом ресторане, и вот именно тогда Дима вдруг меняется в лице, потому что узнает в только что вошедшей девушке в красивом платье Верочку – ту самую девочку, к которой впервые испытал что-то серьезное. Он скажет: «Так, ежики, я на секунду». Встанет из-за стола, подойдет к ней. Она, конечно, узнает его, как не узнать. Надя потом уже не станет наблюдать за ними, потому что Паша поцелует Надю и на ее безымянном пальце блеснет золотое колечко.
«Да, так и будет», – подумала Надя, и на душе стало спокойно.