— Иди вперёд, — попросила она, ничего от меня не дождавшись.
Камень мостовой отзывался гулко и дробно, я двинулся дальше, едва не вытянув руки, потому что темнота разоружала, кружила голову. И снова мы шли очень долго, а улица всё не кончалась.
Наконец справа вырисовался единственный светящийся дверной проём.
— Это для тебя, — сказала она тихо. — А я сначала зажгу рассвет.
Видимо, это было таинство. Я не спорил, только перешагнул порог…
***
…Заря разгоралась алым, море шептало, набегая на берег. Другое, не северное. Я почти согрелся и поднялся с песка. Пора было возвращаться домой, я слишком долго мотался бесцельно, но отчего-то всё не хотелось уходить. Дверь ждала меня уже час, и скоро её терпение могло иссякнуть.
Мне вспомнился тёмный город, мрак не дал рассмотреть, но отчего-то казалось, что он очень красив. Так же красив, как она. Хотя… может, и ещё красивее. Любопытно, каким же он стал на рассвете?
Я отступил от расшалившегося прибоя и развернулся к двери. Помедлил, но всё же прошёл сквозь, чтобы оказаться на крыльце своего дома. Мне в лицо ветер кинул снеговую крошку, почти небрежно.
Пошарив по карманам в поисках ключей, я открыл наконец замок. В прихожей кружилось несколько мирков, сумрак разгоняла свеча. Странно, ведь я не оставлял её.
Сбросив куртку и обувь, я подошёл к ней, замершей посреди блюдца прямо на полу. И конечно, там обнаружилась записка. Я подхватил клочок бумаги, пропахший морем, и солью, и утренним бризом, и оставил свечу на полу.
Чайник был подозрительно тёплым, в одном из заварников остался чай. Я сел у окна и в неверном утреннем свете развернул послание. Поначалу буквы не желали складываться в слова.
Когда я смог прочесть — возможно, сумел расшифровать язык иного мира, то улыбнулся. Она писала:
«Я пришла в твой дом в темноте, но зажгла золотую свечу,
Я поставила чай на травах, а теперь я с зарёй умчусь,
Расцветает мой город нынче, я взошла в его небесах,
Приходи ко мне, как захочешь… Буду ждать…»
Незавершённая рифмой строка манила и звала даже настойчивей, чем само послание. Я отодвинул записку и налил чай в чашку с рисунком — город у моря взбивал облака в пену башнями.
Мне не нужно было планировать визит — двери справлялись с этим без меня. Тепло послания, терпковатый, словно солоноватый, привкус чая подсказывали, что путешествие совершится скоро. Но больше всего меня занимала другая мысль.
Кем стала зажигающая маяки?
Кем переродилась она в тот мир?
Именно это звало меня в путь сильнее всего.
========== 083. Шаманский нож ==========
Зыбкие очертания города встали во мгле, но я не торопился подходить ближе. Ночной туман стелился и клубился, и я рассматривал его, будто он был живым существом, будто он мог приластиться, потереться у ног, ткнуться влажным носом.
В какой-то момент я всё-таки двинулся по дороге, только не к городу, а дальше, в темноту. И даже подумал, что слишком много брожу впотьмах в последнее время.
Это не заставило меня остановиться, напротив, я шёл всё быстрее, уже почти бежал, захлёбываясь туманом, пока вдруг меня не поймали цепкие лапы елей. Я оказался в лесу, где туман обвивал стволы, загадочно светились лишайники и глухо ухала сова высоко-высоко в кронах.
Замерев, я вслушался в ночь. Что заставило меня бежать сюда? Почему город не позвал и не принял?
Что должно произойти?
Мне не видно было тропы, не чувствовалось никакой определённости — туман словно каждое мгновение заново отрисовывал всё, что меня окружало, но хотелось идти вперёд, и я отпустил это желание.
Мои движения сами собой стали более плавными, такими же текучими, как туман. И когда я вышел на берег лесного озера, то сам уже почти стал водой.
Волны едва слышно касались песка, шуршали и плескали. У кромки, на границе между влагой и сушей замер Хозяин холмов и леса. Он повернул ко мне рогатую голову и, наверное, усмехнулся. Глаза его были полны звёзд, как обычно, и в то же время пусты.
Прежде мы говорили музыкой, мы говорили тишиной, но сегодня я произнёс вслух:
— Зачем ты позвал меня?
Он не удивился моему голосу, только протянул ко мне крупные ладони. Из раскрытых пальцев вскинулись, полетели искрами бабочки. И вскоре оказалось, что он протягивает мне клинок.
Поначалу я не осознал, что он мне предлагает. В сущности, это могло быть что угодно, даже лёгкий намёк на необходимость принести себя в жертву. Но потом я ощутил тяжесть своего шаманского ножа в руке. И шагнув ближе, я обменял один клинок на другой.
Этот был больше, тяжелее, в нём чудилась особая сила. Мой же Хозяин холмов и леса спрятал в складках одежд, в накидках из шкур.
Мы посмотрели друг на друга.
Никаких объяснений.
Темнота всё так же кружила между стволов, клубился туман, плескалось о берег лесное озеро.
Скоро я понял, что остался один.
***
О новом клинке я вспомнил не сразу, прошло не меньше недели, прежде чем, сидя перед камином, я не позвал его к себе на колени, чтобы рассмотреть.