367 дней (ЛП)

— Ну, зная Мардж, тут нет ничего из коробок, — сказал он, снимая крышки с некоторых мисок и тарелок. — И индейка достаточно большая, чтобы накормить десятерых. Надеюсь, что тебе понравится, потому что мы будем есть её неделю, — сказал он мне, накладывая себе на тарелку, а я подошла за ним следом, чтобы сделать тоже самое. Он поставил тарелку с едой на своё место и вернулся назад взять ноутбук. «Фокус-Покус» был выключен, и он разместил ноут на стойке, когда я присела и увидела, как на экране внезапно появилась запись парада. Он на самом деле очень постарался для всего этого. Даже если готовила Мардж, он попросил её об этом. Он отыскал запись парада, достал тыквы и наборы для вырезки. Нашел ёлку и украшения, несмотря на то, что для магазинов было слишком рано продавать их. А затем он купил мне подарки. Подарки. Я была более чем немного взволнована, чтобы узнать, что он нашел такого, о чём подумал, что мне понравится. Я была чертовски уверена, что не была настолько взволнованной по поводу рождественских подарков с тех пор, как еще верила в Санту. От этого у меня внутри все прыгало, а кожа была наэлектризована.

— Ты притихла, — заявил он спустя долгое время, после того, как мы поели и посмотрели парад на ноутбуке, как пели различные исполнители, а дети танцевали, и платформы двигались по улице. Я посмотрела на Сойера, улыбнулась ему какой-то легкомысленной улыбкой и сказала правду.

— На самом деле я взволнована Рождеством.

Он тепло улыбнулся в ответ, теплее, чем я когда-либо видела его улыбку, и внутри у меня при виде этого, возможно, что-то расплавилось.

— Ну, тебе придётся сдержать своё любопытство, потому что нам ещё нужно нарядить ёлку, написать письма Санте и поесть печенье, прежде чем ты сможешь открыть свои подарки.

— Написать письма Санте? — спросила я, широко улыбаясь.

— Ага. Посмотрим, попала ли ты в список послушных девочек.

Я поборола желание съязвить что-нибудь о его шаловливом поведении, но вместо этого сказала притихшим голосом:

— Я ничего не приготовила для…

Он посмотрел на меня, брови Сойера сошлись вместе.

— Это всё не для меня, — объявил он, затем перевёл взгляд обратно на еду. Мы ели до тех пор, пока, клянусь, в меня уже больше ничего не лезло. А затем он принёс мне тыквенный пирог и, ну, вы никогда не откажетесь от тыквенного пирога, неважно насколько вы сыты.

— Ладно, вот держи. Переоденься в это, а я сделаю горячий шоколад, — заявил он, протягивая мне пакет.

Я скептически посмотрела на это.

— Там же не какое-нибудь прозрачное рождественское женское белье?

— Я подумывал об этом, — сказал он с озорным огоньком в глазах.

Я взяла пакет и направилась в ванную. Когда я открыла его, то не нашла белья. О, нет!

Я нашла слитную пижаму с принтом в виде леденцов. Да, слитную! С длинными рукавами и штанами. Я посмеялась некоторое время, посмотрев вверх в зеркало и увидев на своём лице кое-что, что не видела там с тех пор, как выяснила, что Майкл был изменяющим ублюдком.

Счастье.

Я выглядела чертовски счастливой.

И за это мне нужно поблагодарить Сойера.

Так что я сняла свою одежду и залезла в эту пижаму, застёгивая спереди молнию, и повертелась, чтобы убедиться, что тут нет никаких дурацких кнопок на заднице или что-то в этом роде. Не обнаружив ничего такого, я направилась обратно, обнаружив Сойера, ожидающего меня в гостиной. Две чашки горячего шоколада, от которых шел пар, стояли на столике, ручки, бумага и конверты располагались у каждой чашки.

— Иди сюда, расскажи Санте, что ты хочешь на Рождество, — объявил он и, и хотя я чувствовала себя довольно-таки глупо от одной только мысли писать письмо Санте, я подошла, улыбаясь, когда услышала играющую рождественскую музыку.

Я села на полу, скрестив ноги, и долго смотрела на бумагу, понимая, что есть только одна вещь, которую я бы хотела. Так что, зная, что это будет в конверте, я подошла и написала это: «Сойер».

Больше никакого отрицания, никакого притворства, что он был просто опорой , или что это некий вид посттравматического притяжения к первому человеку, который был мил со мной.

Это не было всем этим!

Он нравится мне. Он нравится мне настолько, что это, возможно, не так уж и хорошо, потому что я знаю, он не из желающих остепениться парней. Я обнаружила, что всё, что поначалу было сложно принять, — прямота, резкость, периодическая грубость и холодность стали в какой-то степени тем, что я больше всего ценю в нём. Он говорит то, что чувствует. Он ничего не приукрашивает. Он даже не задумывался о чем-то вроде того, чтобы изменить своё мнение, лишь бы не обидеть меня. И он всегда оставался рассудительным. Это замечательные качества. Сильные и самоуверенные черты.

Но сверх этого, я так же познала, что есть и другие черты. Он был наблюдательным. Хорошим слушателем. Ему было не наплевать на людей, даже на тех, с которыми, казалось, у него были непростые отношения, к примеру, как с его братом.