37 девственников на заказ

— Хотите, вы еще на допросе в кабинете этого хотели!

— Бред! Выпейте чего-нибудь и перестаньте на меня кричать. Я перевела дух.

— Хорошо. Сменим тему.

— Вот именно… Почему бы нам просто не побеседовать по-дружески?

— Давайте побеседуем. Может быть, вы знаете, как связаны между собой два аспекта классического образа закона — ирония и юмор — с эрогенным мазохизмом? — Я решила добить его обширнейшими познаниями в области законного садомазохизма.

— Постойте, сейчас, мне нужно подумать…

К моему удивлению, Кохан закрыл глаза и стал тереть лоб пальцами, изображая потуги мысли. Только я хотела предложить ему прекратить кривляться, как он стукнул кулаком по столу и радостно объявил мне:

— Вспомнил! Классический образ закона, два аспекта, — это Жиль Делез, так ведь? Это его работа! А эрогенный мазохизм — это, конечно, дедушка Фрейд. Это я знаю, это мы проходили по этике на юридическом. Закон должен зависеть только от Блага и подчиняться ему, но сам по себе он имеет двойственный статус, его нужно рассматривать с точки зрения принципа и с точки зрения последствий применения. Перевертыш в том, что, если бы люди знали, что такое есть это самое Благо, им не нужно было бы изобретать Закон. Вот отчего для объяснения необходимости закона приходится прибегнуть и к юмору, и к иронии. Что тут смешного, спросите вы?

— Не спрошу… — пробормотала я.

— Это я для усиления восприятия слушателей сказал. Так вот, что же тут смешного и ироничного? А то, что закон вынужден быть неким представителем некоего блага в мире, где давно уже этого блага не существует и представление о нем весьма расплывчато. Вот почему закон вынужден видоизменяться — уже не он зависит от блага, а благо от закона. Этот перевертыш изобразил, если не ошибаюсь, Кант1. Кафка пошел дальше: он нарисовал мир, в котором человек оказывается преступником, то есть преступившим закон, прежде чем он узнает, что же такое есть этот закон2. Понятия виновности и наказания только продолжают запутывать всякого желающего выяснить досконально, что именно им нарушено. Минуточку, не перебивайте меня, я должен закончить свою речь прочнейшей связкой с Фрейдом. Итак… “Закон есть то же самое, что и вытесненное желание”. Кто это сказал? Не помню, но попробую от этого оттолкнуться. Фрейд, если не ошибаюсь, объединяет объект закона и объект желания и, исходя из этого, им обыгрывается позиция праведника, повинующегося закону. Аналитически Фрейд доказал, что нравственность и праведность не являются следствием отказа от влечений. Наоборот, отказ от влечения формирует в человеке так называемую нравственность, одновременно формируя в нем и агрессию против себя, любимого. Если объяснить это просто и понятно, неопределенность закона и совершенно ясно выраженная определенность наказания вынуждают любого нормально мыслящего человека воспринимать закон либо истерически, подчиняясь ему и страшно комплексуя, либо комически, с юмором и иронией. На этом, господа присяжные заседатели, позвольте вывод: закон виновен и заслуживает наказания как насильственная выдумка человечества. В подтверждение этому хотел бы привести цитату не помню из кого, хотя для адвоката она звучит довольно двусмысленно, но ведь мы сейчас о двусмысленности и говорим: “Никогда тираны не рождаются при анархии, они возвышаются лишь в тени законов и на них опираются”. Напоследок кое-что из маркиза де Сада. Извините за некоторые неточности цитаты — после похудения я стал слабеть памятью. Этот самый де Сад любую страсть ближнего мог сдержать либо противостоять ей своей страстью, тогда как несправедливость закона, по его мнению, невозможно сдержать вообще ничем. Благодарю за внимание.

Кохан встал и поклонился резким кивком головы.

— Браво, — прошептала я восхищенно и демонстративно похлопала. — Вы — адвокат?

— Был. — Кохан уселся и опять принялся за коньяк. — Пока меня не пригласили в Службу.

— Вы великолепны! Если бы это слышал наш преподаватель философии! Я хочу дружить с вами.

Протянутую через стол мою ладонь Кохан бережно взял в свою и обмочил губами.

— Друзьями! — напомнила я.

И он неуверенно сунул мне свою руку, как дохлую рыбу. Я пожала его безвольные пальцы и решила закрепить наш союз окончательно:

— Дружба?

Кохан сопел и молчал.

— Урса Бенедиктович, решайте немедленно: дружба на всю жизнь или немедленное изнасилование?

— Дружба, — неохотно выбрал Кохан.

Дружба

— Отлично. Я рада, что роли наконец определены. Итак. Вы — адвокат, знаток философии и профессиональный разрядитель конфликтных и опасных для жизни ситуаций. Чем же я, простая смертная, могла вас заинтересовать, что вы бросились за мной в поезд?

— Наш штатный психолог, — бормотал Урса, — понимаете, он сказал, что я буду худеть, пока не вылечусь, что у меня это на нервной почве. Некоторые люди толстеют от нарушения обмена веществ в результате нервного стресса, а я вот… Но дело не в этом. Я подумал… Я решил, что вы можете мне помочь. Я еще подумал, что отдельное купе в поезде — идеальное место для общения с психиатром.

— Я не могу вас лечить.

— Не можете? Но почему?