37 копеек

Пятнашка, два десунчика и двушка.

Двушка и один десунчик у меня были и раньше, а ещё один и пятнашку я нашёл, когда полезутром, по пути в школу, под мост, чтобы проверить, не нашёл ли Петух наш со Славкой тайник.

Там у нас настоящая финка, которую Славкин старший брат, он уже взрослый и работает, сделал на мехдворе из напильника, а ручка у неё разноцветная, из синих, красных, белых полосок, полупрозрачных и очень красивых. Только это не полоски, а такая специальная пластмасса, которую брат тоже взял на мехдворе.

Правда, лезвие у неё обломано больше чем наполовину, и брат отдал её нам. Но всё равно, ни у кого больше таких нет.

И ещё в нашем тайники две гильзы, и настоящий патрон. Славка говорит, что он называется "гаубица", и из него можно пробить даже танк.

Патрон и гильзы нам подарили городские охотники прошлой зимой, когда заходили в нашу столовую за хлебом, а мы там рядом катались на коньках на пруду. Столовая была закрыта, а мы их провели к двери на кухню, и они нам подарили за это патрон и гильзы.

Петух, как узнал, давал нам за них десунчик, а мы не согласились, и он сказал, что всё равно выследит и украдёт.

Вот я и проверял.

И только подошёл к мосту — гляжу, десунчик! на самой тропинке. И рядом пятнашка.

Наверное, кто-то потерял.

Но нигде никого не было, и я взял эти деньги себе. Если бы я знал, кто потерял, я бы отдал, а так кому отдавать-то?

Так что теперь я богатый, и бегу в магазин, за халвой.

Мы там ещё покупаем ириски и конфеты такие, их продавщица называет "подушечки", а мы — "дунькина радость". Так их моя соседка по парте назвала, Маринка, и мы стали.

Маринка, хотя и девчонка, но мы с ней дружим.

Она тоже хорошо читает, и приносит мне книги из дома.

Она говорит, что книг у них много, и если я буду с ними аккуратно обращаться, то её мама разрешит мне их носить. Я обращаюсь очень аккуратно, а за книги угощаю Маринку ирисками.

Маринка завтра мне принесёт новую книгу, называется "Тайна двух океанов". Говорит, очень здоровская, про то, как наша подводная лодка всех победила. А я за это поделюсь с ней халвой, которую купил целый кулёк, на двадцать пять копеек вышло почти двести грамм.

Когда продавщица спросила, что мне, я сказал — халвы, сто восемьдесят грамм, на двадцать пять копеек. И продавщица удивилась, и сказала, что неужели я сам посчитал. А чего тут считать? Халва стоит рубль сорок килограмм, как раз и выходит сто восемьдесят грамм.

Продавщица не поверила, и начала меня спрашивать, сколько будет три умножить на семнадцать, или девяносто разделить на шесть, а я сразу считал в уме и говорил.

И она всё удивлялась, а потом насыпала мне кулёк с верхом, и самых лучших кусков, которые отколоты, и лежат рядом с большим, на промасленной бумаге. Если отрезать халву от большого куска, она не такая вкусная, и липкая какая-то, а вот маленькие кусочки — сладкие и хрусткие. Объедение.

Я прошёл через парк, залез на Быка, и стал смотреть на воду, и есть халву.

Но не всю, потому что и Маринке оставлю, и Славке.

И вот когда я уже хотел пойти домой, кто-то меня толкнул в плечо.

Петух!

Как он меня выследил? И побьёт, и халву отнимет…

Я хотел спрятать халву в карман, и поскользнулся, и съехал с Быка прямо в воду.

Спиной к Урёвам.

Там не очень глубоко, чуть выше пояса, но течение очень сильное, а левая нога застряла в камнях, и я упал на спину.

В лодыжке что-то хрустнуло, и нога освободилась, и течение подхватило меня, и потащило, и я почувствовал, что не могу встать, и вода попала в нос, и я начал захлёбываться.

И сразу меня закрутило, как в центрифуге… что ещё за центрифуга такая?… и ударило обо-что-то, и я полностью потерял ориентировку… ориентировку?… и вода лезла в нос, и было очень больно и в груди, и в ноге, и почему-то ещё голову.

Мелькнула мысль — сходил, называется, за хлебушком… да не ходил я ни за каким хлебом!.. и сразу же — не сопротивляться, сейчас перекат… перекат? кончится, и можно будет вынырнуть.

Шум был такой, словно вокруг рвались глубинные бомбы (какие, какие?), и лёгкие горели от нехватки воздуха.

И было очень страшно и больно. Я вдруг подумал — уж лучше на дне сыром лежать, и повторял это, а воздуха уже совсем не было.

И тут меня перестало бить о камни, и вверху вдруг появился дрожащий круг света, и я понял, что вижу солнце сквозь воду… оказывается, у меня глаза были открыты… и рванулся к нему… и вынырнул.

От первого же вдоха боль так резанула грудь, что я чуть не потерял сознание, но берег был рядом, руку протяни. Я попытался встать на ноги, и левая нога подломилась — сломана? — и я снова упал в воду, и на четвереньках выполз на траву.

Потом долго откашливался, подвывая от боли в челюсти — потрогал, вся рука в крови- и мозжащего ощущения в левой лодыжке, одновременно дрожа от холода.

Приподнял голову — передо мной стоит мелкий пацан, и сквозь слёзы кричит — я не хотел, я не нарочно!