Словом, революция, предвычисленная Марксом и Энгельсом на основе всей предыдущей статистики, так и не состоялась. Расчёты классиков были точны — тот же Энгельс около четверти века руководил крупнейшей прядильной фабрикой, а посему располагал изрядными экономическими знаниями. Но инфраструктурная перестройка — замена речных путей рельсовыми — обесценила все сведения, накопленные революционерами ранее. Предвидеть же новые — ещё более радикальные — реорганизации было в ту пору и вовсе немыслимо.
В России развитие железных дорог катастрофически запоздало. Может быть, как раз отсюда и рост революционных настроений, и политические взрывы начала XX века, и немалая доля последующих хозяйственных диспропорций, из-за которых мы и социализм так толком и не построили…
При наших просторах железные дороги всё ещё остаются ключевым звеном инфраструктуры. Автомобильные перевозки на такие расстояния — удовольствие слишком дорогое, и все преимущества рыночной вольности не могут вполне их окупить. Нужной свободы перевозок придётся достигать иным путём — опережающим развитием станционного и сортировочного хозяйства, массовым внедрением малогабаритных контейнеров и прочими сочетаниями магистральной концентрации с локальной гибкостью. А то — опять же инвестиции в совершенствование инфраструктуры.
Ньютон сказал: «Если я видел дальше других, то потому, что стоял на плечах гигантов». Правда, эти гордые слова — всего лишь эпизод спора за научный приоритет с Робертом Гуком, довольно низкорослым. Но мы сейчас стоим на плечах гигантов уже бесспорных — вроде тех же Маркса и Энгельса. Соответственно и прогнозы наши точнее. Так что можно уже не сомневаться: без инфраструктурных перестроек новый кризис российской экономики неизбежен.
Хватит ли нам решительности, чтобы избежать судьбы, некогда ожидавшейся для Англии? Особенно если учесть превратности самого понимания: что вообще считать нашей страной и какое направление развития выбирать?
Приложение 3
Что считать Россией
Когда периметр спорит с площадью
Скорость роста территории России в XVI–XIX веках поразительна.
Война эпох
Правда, исторических рекордов мы не поставили. Британская империя разрослась — в пересчёте на градус широты владений — ещё быстрее. Да и тринадцать былых британских колоний на атлантическом побережье превратились в громадные Соединённые Государства Америки (как сказано в одной из популярнейших тамошних песен — от моря до моря) всего за век с небольшим.
Впрочем, американским колонистам было легче. Им противостояли в основном разрозненные племена индейцев, постоянно воюющие друг с другом куда свирепее, чем с поселенцами. Французские, испанские, русские владения на континенте удалось мирно выкупить. Северные английские территории — Канада — хотя и послужили поводом для нескольких войн, но так и остались нетронутыми. Единственный побеждённый военный соперник — несравненно слабейшая (ибо отсталая организационно и экономически) Мексика.
Да и британцы сталкивались с организованным военным сопротивлением редко. Им пришлось долго бороться за господство только на море — сперва с Испанией, потом с Нидерландами. Но на суше значимые государства противостояли им разве что в Индии. Зато там их было так много, что сработал известный ещё с древнеримских времён рецепт divide et impera — разделяй и властвуй (и более того, каждое покорённое государство становилось очередным источником военной и экономической силы, используемой при покорении его соседей). В других же местах противник был ещё слабее американских индейцев.
А вот между Россией и её противниками крайне редко бывал разрыв в целую историческую эпоху. Не в последнюю очередь потому, что наша страна и сама развивалась сравнительно медленно. Например, Василий (Ермак) Тимофеевич Аленин — как по внутренней организации своего отряда, так и по экономическому базису, на который он опирался — немногим опережал Кучума. Польша — с нею мы долго спорили за Украину — в некоторых отношениях была даже совершеннее России. Да и Османская империя — у неё мы отвоевали Причерноморье и Кавказ — мало отставала от Российской. Разве что до Средней Азии мы добрались, уже развивая капитализм, а тамошние ханства всё ещё пребывали в феодальной эпохе. Соответственно и заняли мы её без особого труда.
Тем поразительнее результаты нашего исторического пути. Чтобы достичь скорости расширения, сопоставимой с заметно более развитыми странами, народ России должен был обладать несравненно большей пассионарностью — как её ни определяй, каким способом и в каких единицах её ни измеряй.
Единый порыв
Эта же пассионарность проявлялась и во других сторонах жизни народа.
Наибольшая скорость прироста — начало освоения Сибири — эпоха первого русского царя Ивана IV Васильевича. Его войны (от взятия Казани до провала в Ливонии) и кровавые игры с опричниной — проявления на государственном уровне того же безудержного порыва, который вёл казаков через леса и болота.