Я с удовольствием шагал по плотно прибитому грунту и нисколько не боялся, что съеду с дороги, как только отведу от нее глаза.
Я позволил себе роскошь неторопливо и спокойно рассматривать все, на что падал взор: вот плывут на горизонте белые громады облаков, темные сосны стоят около дома, к которому я подхожу, низинки сменяются холмами, восемь ягнят играют в салочки вокруг небольшой горки, стайка веселых попугаев ныряет в цветущую вишню, в неизведанное белое царство на ее ветвях.
Я поворачивал голову, куда хотел, не боясь, что машина слетит в кювет, я останавливался, когда хотел, и глядел вокруг не кое‑как, мельком, а рассматривал все основательно, в свое удовольствие.
На обратном пути я невольно замедлял шаги. Не хотелось кончать чудесную прогулку, о которой я думал сначала с таким ужасом.
РОДСТВЕННИК
Недавно я спас жизнь кенгуру, одинокому старому животному, спустившемуся с гор из своих потайных мест. Было воскресное утро. Я мыл машину, когда вдруг заметил кенгуру среди скота. Он щипал траву на лужайке около дома.
Услышав шум приближающегося автомобиля, кенгуру бросился через дорогу и легко, как птица, перенесся через три изгороди. Потом остановился на склоне среди травы и низкого кустарника и оглянулся назад.
Я надеялся, что люди в автомобиле не заметят кенгуру, но машина остановилась у обочины, на дорогу вышел охотник — любитель с ружьем и стал целиться в животное.
Конечно, все это меня не касалось, но я почему‑то закричал:
— Эй, ты! Не тронь его!
Наверное, мой окрик отвлек охотника. Он промазал, посмотрел в мою сторону и сердито крикнул:
— А тебе какое дело? Может, это твой приятель?
— Родственник! — выпалил я воинственно. Охотник хотел было ответить, но раздумал, сел в автомобиль и уехал.
Кенгуру не шелохнулся ни от выстрела, ни во время нашей перебранки, но, услышав треск заводящегося мотора, он ускакал. Последний раз он появился на горизонте. Он скакал легко и грациозно, возвращаясь, как я искренне надеялся, в лучшие места.
СДВИГ (Перевод О. Поленц)
Я прислушивался к разговору, который вели между собой несколько солдат, сидевших неподалеку. С виду совсем еще юноши, они были ветеранами Североафриканской кампании и видели в этом залог своего будущего успеха. Их разговоры напомнили мне тот день, когда года четыре назад я неожиданно встретился с Коном Уэтли в небольшом сиднейском ресторане. Попивая свое обычное пойло, я созерцал прелести Гебы, деловито семенившей от клиента к кассе и от кассы к клиенту. И вдруг я увидел Кона — он сидел у другого конца стойки и смотрел прямо на меня.
В первый раз мне довелось видеть его в таком отличном костюме, и казалось, что ничего другого он отроду не носил; Кон очень возмужал. Задор юности уступил место спокойной уверенности. Очевидно, он преуспел в жизни.
Мгновение мы колебались. Многое связывало нас в прошлом, мы хорошо знали друг друга, и каждый из нас часто задавал себе вопрос, добром или злом поминает его другой. И вот сейчас, почти через двадцать лет, мы снова встретились.
И встретились тепло. Очевидно, наша привязанность покоилась на прочном основании, а размолвки — хотя по временам они и принимали очень бурный характер — не оставили заметных следов. Кон поднял стакан. Мы чокнулись, рассмеялись и крепко пожали друг другу руки. После обычных расспросов, что поделывал, как жил, мы водрузили локти на стойку и отдались воспоминаниям о далеких временах, когда мы жили в глуши.
Кон сравнительно рано уехал из поселка, который тогда только отстраивался, но он помнил по именам всех сеоих прежних соседей и подробно расспрашивал о каждом из них. Было видно, что не раз он мысленно возвращался к тем дням, когда собирался стать фермером. Даже когда он спросил: «А как Джо Синклер? Что с ним сталось?» — в глазах его мелькнул теплый огонек, а на губах — улыбка.
Меня это поставило в тупик: я не мог понять, чью же сторону в политике теперь держит Кон. Ведь они были злейшими врагами с Джо Синклером. Кон слыл в нашей местности «крайним», всегда чем‑нибудь возмущался, будоражил нас, был словно бельмо на глазу у всех. А Джо считался главным нашим консерватором, хозяйство у него было небольшое, но процветающее, а сам он следовал раз навсегда установленным традициям и проявлял в политической борьбе Недюжинную энергию. Однажды Джо и его дружки чуть было не спустили Кона в городскую канализацию — по их мнению, в интересах общественного порядка и демократических свобод следовало заткнуть ему глотку.