40 австралийских новелл

Большая капля висела на кончике его покрасневшего носа, из всех пор его тела, казалось, текла вода. И как он ни сдерживался, зубы у него стучали от холода.

— А ну‑ка сбрасывай одежу, садись сюда, к огню, — рассердился старший. — Черт с ним, с этим табаком! На, глотни рому.

— Нет, спасибо. Мне обратно надо, пока еще не стемнело.

— Что — о? Сегодня?

— А как же… И я у вас лошадь хотел попросить. Моя совсем выдохлась, да еще хромает вдобавок.

Погонщики столпились вокруг Энди, уговаривая его не ехать на ночь глядя, да еще в такую погоду, но Энди был как скала. В его серых глазах горел упрямый огонек. Он твердо знал, что если сейчас вернется без табака, то жизнь в лагере станет для него просто невыносимой. Это убеждение придавало Энди решимости. А до темноты еще оставалось несколько часов.

— Мне сегодня же надо обратно, — повторял Энди с каким‑то непонятным упорством.

На ночном выгоне нашлась только головастая кобылка, к тому же только недавно объезженная. Через минуту Энди, оседлав эту кобылку, уже тащился назад. Табак и несколько новых трубок, завернутые в кусок клеенки, он повесил себе на шею: он не мог доверить свой груз даже седельной сумке.

Время, казалось, перестало существовать для него в тот вечер. На середине реки он слетел со своей кобылки, которая выбралась на противоположный берег раньше eгo и исчезла где‑то в прибрежной полосе сандаловых деревьев.

Уже совсем стемнело, а Энди все еще брел через заросли, не зная, сможет ли он хотя бы поутру найти след лошади и спасти свое новое седло. Но даже это не имело сейчас значения. Ничего не имело значения, кроме табака, который надо было донести в сохранности.

Десять раз Энди сбивался с дороги и десять раз он каким‑то чудом находил ее. Где‑то в тайниках его оцепеневшего сознания шевелилась мысль: что же это все‑таки за штука, которую он несет сейчас? И почему он ни разу не попробовал ее раньше? Однажды, еще мальчишкой, он

Тайком накурился корешков, спрятавшись в русле высохшей речки, но это только вызвало у него тошноту да познакомило поближе с отцовским ремнем.

Вероятно, воспоминание об этих корешках и заставляло его держаться подальше от табака. А ведь он всегда так жаждал обладать всем, что отличает настоящего мужчину: шпорами, хлыстом, бритвенным прибором. Но никогда ему не хотелось иметь свою трубку… трубку… губку… рубку… Мысли его стали путаться.

В непроглядной тьме вдруг мелькнул огонек. С трудом переставляя отяжелевшие, как будто чужие ноги, Энди добрался до двери палатки и с удалью распахнул ее настежь. На мгновение свет керосиновой лампы ослепил его, и он, пошатываясь, встал на пороге, пытаясь оглядеться. Карэн с газетой в руках валялся на своей койке, рабочие шумно резались в покер, а повар, весело насвистывая, варил кофе у огня. При появлении Энди все уставились на него, а у Энди в горле запершило от табачного дыма.

— А, малыш Энди, — воскликнул Карзн, — бог мой, он как водяная крыса. И за каким чертом ты так быстро уехал? Они там и были, эти пачки табака, — в ящике. А повар подумал, что это сухари.

Энди, ослабев, опустился на чурбак у двери, и слова застряли у него в горле. Взгляды рабочих были обращены к нему, но ни в одном он не мог прочесть настоящего понимания всего, что ему пришлось перенести. Люди казались жесткими, как камень, и равнодушными, вроде мокрых ветвей, которые обдавали его по дороге дождевой водой. Видно таким и должен быть настоящий мужчина.

Энди оставалось только одно. Он развернул клеенку, вынул пачку и, оторвав застывшими пальцами щепотку табаку, стал набивать свою первую трубку.

ВЫБРОШЕННЫЙ ЗА БОРТ (Перевод Н. Ветошкиной)

Коркери первый увидел, как море прибивало к берегу бревна строевого леса. В то утро он встал на рассвете вместе с птицами и, положив в мешок кусок мяса тухлой акулы, потащился к берегу, чтобы наловить на эту приманку морских червей для приезжающих на лето дачников. И вот за второй песчаной косой перед ним вдруг открылось удивительное зрелище. Более чем на милю влажный песчаный берег был завален бревнами и досками орегонской сосны, сверкающими в лучах восходящего солнца, словно янтарь; в иных местах они были нагромождены так, будто их сбросили с грузовика. Зеленые валы, рассыпаясь в пену, изрыгали на берег все больше леса. Коркери, раскрыв рот, стоял на скале, возвышавшейся над берегом, и с удивлением таращил глаза на темные полосы в воде.

Не иначе-было крушение. Такая мысль прежде всего пришла ему в голову. Затем на смену ей явилась вторая: кое — кому это принесет доход. От вида этих новеньких, гладких досок, без всяких сучков, без следов гвоздей, у Коркери закружилась голова, как будто он хлебнул глоток крепкого рома. Хорошо, что на берегу, кроме него, ни души! Не слышно ни звука, лишь легкий шелест волн на прибрежном песке да резкий крик чаек, летающих над плывущим лесом.

^ Если б только ему удалось скрыть свою находку от других, пока он не перетащит доски в надежное место!