40° по Валентину (СИ)

Когда они вышли на мороз и Валик встретился с сумасшедшими блестящими глазами Макара, он вспомнил кошку, которая была у него в детстве, Муську. Наслушавшись по телевизору Дроздова, маленький Валик добыл из маминой аптечки пузырек валерьянки и скормил ей пять штук желтых таблеток. Поначалу все было прилично — Муська помявкала и только, а потом ее вштырило, и она каталась на спине и терлась обо все, сверкая глазищами, полными шального счастья. Такими глазами смотрел сейчас Макар, и Валик всерьез забеспокоился, что его разложат на ближайшей лавке с целью удушить от переизбытка чувств. Валик, наклонившись, зачерпнул снега у клумбы и с размаху пихнул его за шиворот Макара, который не сразу понял, что произошло, потому что вытряхивать его не спешил.

— Ты, я смотрю, сегодня смелый, да, Валечка? — произнес, вытряхивая наконец, и по интонации Валик понял, что его точно удушат.

— Остынь. Тебе полезно.

Неслись они до самого парка — целый квартал — как два школьника. Валика заносило иногда, потому что скользили кроссы, Макар сшиб какую-то бабку, помог ей подняться, пока его облаивал пудель и сама бабка, но все равно догнал и тоже сыпанул снега за ворот.

— Я стометровку бегаю быстрее тебя, умник, — согнувшись и опираясь руками о колени, прохрипел Макар.

— Ты все делаешь быстрее остальных? — фыркнул Валик, откашлявшись и придерживаясь за бок, где екало после быстрого бега.

— Почти.

— Нашел чем гордиться. Тут плакать надо.

— Ты у меня будешь плакать, блядь. От счастья, когда утром уходить будешь… Смотри, «Камикадзе» еще работает! Пошли? Я приглашаю, Валечка, в честь сданного экзамена. Ты не можешь мне отказать.

Валик подумал: еще как могу. И следом — не могу. Потому что не хочется, когда этот ебанат так лыбится на всю улицу, что глазам больно смотреть. На свою явно больную голову Валик согласился, испытал небольшой ужас, когда щелкнули ремни, прикрепившие его тело к сиденью, а потом большой ужас, когда земля ушла из-под ног и мозг будто завалился в район затылка.

— Ну у тебя и лицо, умник! — услышал он сквозь визг девчонок за спиной, а потом заорал сам, перекрывая прочий шум, и вцепился в руку Макара.

Связно мыслить он начал, когда перестало все прыгать перед глазами и ощущение, что он все еще висит вниз головой, пропало. Они с Макаром стояли у автомата с попкорном, Макар лыбился совсем нескромно, а сам Валик держался за его рукав как за мамкину юбку.

— Да ладно, я привык уже, чего ты, — произнес Макар, когда он разжал пальцы. — Все равно девчонки из ларька с игрушками напротив успели нас три раза поженить, пока мы тут тремся.

— А чего мы тут тремся?

— Как чего? Попкорн же!

Попкорна оказалось много — остатки потом скормили голубям у закрытого на зиму фонтана. Обошли все аллеи, а у самых дальних ворот, где парк плавно переходил в небольшую рощу, Макар натыкал адрес в приложении такси и выщелкнул из пачки сигарету, но так и не закурил — прижался со спины и сунул руки в карманы куртки Валика. Нащупал его пальцы своими ледяными и уперся подбородком в его плечо.

— Ой, ну пиздец теперь, — сказал Валик недовольно, хотя у него опять заекало под ребрами, но уже не от бега. — Давай еще начни опять заливать, какие у меня глаза красивые. Чтоб совсем романтично.

— Они у тебя правда красивые, не выебывайся.

Такси приехало быстро — и пообжиматься толком не успели. Макар, видимо решив дать ему передохнуть или дать остыть себе, плюхнулся на переднее сиденье, но как только они вышли у его дома, снова глянул так странно, что у Валика мысли сбились в клубок. Он только подумал, что, наверное, сделает много глупостей сегодня. И ему это понравится.

После парка Валин свитер уже не просто приятно согревал, а шпарил так, что Макар взмок во всех, даже труднодоступных местах. На удивление, тусоваться с умником ему было по кайфу, хотя не совсем так, как с пацанами — ни хуйней не пострадаешь, ни с девчонками особо не познакомишься. А у Макара на такие вещи глаз был хорошо натренирован, и не только он. Если есть такое понятие, как баборадар, то работал он у Макара даже лучше, чем у Лёхи. Пока шлялись в парке и зависали на аттракционах, видел он несколько весьма живописных взглядов в свою сторону. И не только в свою. Часть из них была адресована умнику, который вообще в ус не дул — и слава яйцам, потому что Макара одна только мысль, что Вале может нравиться кто-то другой, кроме него, химии и таблицы Менделеева, приводила в состояние перманентного рычания и желания сделать агрессивный гав в сторону этих взглядов и собственнический кусь в Валечкину булку. Впрочем, второе было вполне выполнимо, когда они, взмыленные после гуляний, завалились в его хату.

— Снимай, блядь, все это на хуй, — ныл Макар, бесясь оттого, что на Валиной куртке заела молния, когда он резко ее дернул.

— А как же чай с леденцами? — слабо протестовал Валя, сдерживая глупую улыбку.

— Сначала леденцы, потом чай.