42-я параллель

Действительные, а часто и мнимые трудности «42 параллели» очевидны. Фрагментарный монтаж, обилие намеков на исторические события и лица, неизвестные русскому читателю, наконец, большая художественная заостренность – все это требует при чтении известной подготовки и активного восприятия.

Построение книги на первый взгляд сумбурно, но «в этом сумбуре есть своя система», и для того чтобы помочь читателю разобраться в ней и проследить, как из обдуманного и осмысленного соединения мнимо-бесформенных элементов возникает отображение хаоса капиталистической Америки начала XX века, – мы прежде всего бегло рассматриваем структурную схему книги, отмечая попутно некоторые характерные черты каждого из слагающих книгу жанровых элементов (биографическая новелла, литературный портрет, литературный монтаж: Новости дня; лирический дневник: Камера-обскура). Больше всего можно было бы сказать о последнем и все же не добавить ничего к непосредственному восприятию. Когда имеешь дело с текстом писателей порядка Дос Пассоса, при переводе возникают большие трудности. Трудно, скажем, с достаточной четкостью и в то же время гибкостью передать сложную художественную ткань и живую интонацию потока памяти его лирического Дневника, и в толковании этой сложно организованной и в то же время по-своему простой и мелодической прозы основные трудности выпадают на долю не комментатора, а переводчика.

Считая ошибочным нарушать восприятие этой книги как единого художественного целого чересполосицей подстрочных примечаний, мы даем основной текст книги так, как он дан в оригинальном издании, без всяких сносок, но те из читателей, которым понадобятся пояснения – социально-бытовые, исторические и географические, – найдут их в комментарии, помещенном в конце книги, с отсылкой на соответствующую страницу основного текста,

II

В феврале 1928 года, то есть в то время, когда Дос Пассос приступал к работе над «42 параллелью», он писал, отвечая на анкету журнала «Букмэн»: «Единственным оправданием для романиста, если не считать иллюзий и развлечения, доставляемого читателям его книгами, является то, что он в некотором роде летописец своего времени. Та доля «реальности», которую он утрачивает, изображая вымышленных людей, возмещается тем, что ему гораздо легче, чем обыкновенному историку или биографу, строить реальности на основе личного фактического опыта. Мне кажется, что лучшими образцами повествований, вроде хроник Фруассара и Дю-Коммина или «Путешествия на корабле Бигл» Дарвина, мы обязаны как раз такому слиянию Я думаю, что каждый стоящий романист – это просто-напросто собака, вынюхивающая трюфели: он выкапывает сырой материал, а ученый, антрополог или историк, применяет его впоследствии в своих целях. Конечно, есть Чосер, Гомер и «Эдда», но нам до них далеко».

Нельзя считать это высказывание за исчерпывающее творческое кредо Дос Пассоса. Скорее это дань временному увлечению фактографией, которая охватила как раз в эти годы и группу «Нью мэссиз», и американскую литературу в целом. В эти годы на смену романам хлынул поток всякого рода биографий, воспоминаний, путешествий и прочих документированных вымыслов. Появилось несколько работ по истории Америки XX века в виде бесформенных сводок обширного фактического материала, из года в год появлялись сборники «Американа» Менкена, эта документированная сатира на американское мещанство. Как ни оценивать все эти влияния, ясно одно: установка летописца-фактографа сказалась в энциклопедичности, в наукообразной точности создаваемой Дос Пассосом трилогии. В ней он действительно летописец, и прежде всего летописец своего поколения.

Читатель, которому адресовано творчество Дос Пассоса, это в первую голову его сверстники, американская радикальная интеллигенция, вместе с Дос Пассосом пережившая войну и послевоенные годы. Недоговоренность лирической автобиографии каждый из этих читателей досказывает про себя, на основе личного опыта. Американского интеллигента этого поколения, воспитанного на французском модернизме, на сложности Эзры Паунда, Гертруды Стайн и Каммингса и признавшего своим евангелием «Улисса» Джеймса Джойса, трудно удивить формальной изощренностью. Эта сторона «42 параллели» для таких читателей лишь упрощенная подача откровений нового искусства. Но Дос Пассос, не смущаясь, дефетишизирует заумь как самоцель. Он вырывает у модернистов их оружие и часто сатирически применяет его. На довольно сложном, но привычном для своего читателя языке он говорит о простых и понятных вещах, говорит о социально-значимом, о жизненно необходимом, о неприкрашенной действительности и социальной борьбе.