Три книги в одной, тираж издания – три тысячи экземпляров. Мы прикинули, что аванс в две тысячи долларов будет звучать мило асимметрично.
Не шути так, Рон. Две тысячи меня бы спасли. Больше не надо будет побираться на перекрестках, никаких подачек от людей, которым не по карману давать деньги, в пот среди ночи больше бросать не будет. Прошу тебя, скажи, что ты меня не разыгрываешь.
Рон улыбнулся тонко, минимально, как он это делал обычно, и уселся в кресло. Обычная процедура – получаешь половину по подписании договора, продолжал он, а вторую половину – когда книга выйдет, но если тебе нужна вся сумма сразу, я уверен, так можно будет устроить.
Как ты можешь быть в этом уверен?
Потому что, сказал Рон, показывая на Мондриана на противоположной стене, Трикси может делать все, чего захочет.
Да, ответил Фергусон, поворачиваясь и тоже глядя на холст, наверное, может.
Обсудить нужно только еще одно, последнее. Название, общее название для всех трех книжек. Спешки нет, но Анн на редколлегии уже придумала одно, и мы все сочли, что оно довольно потешное. Смешно потому, что ты еще настолько шокирующе молод и нов в этом мире, что мы иногда задаемся вопросом, не носишь ли ты подгузники.
Только по ночам, а днем они уже мне больше не нужны.
Мистер Замаранные Штанишки теперь ходит в чистеньких трусах.
Почти все время, во всяком случае. И что же Анн предложила?
«Собрание сочинений».
А. Да, это и впрямь довольно смешно, но еще… как это слово, вылетело из головы?…немного
Твоя книга. Тебе и решать.
Как насчет «Прелюдий»?
Как у раннего Мильтона?
Именно. «Литературная композиция предварительной или подготовительной природы».
Нам известно значение этого слова, но поймут ли его другие?
Если не поймут, могут в словаре посмотреть.
Рон снял очки, протер стекла носовым платком, а затем снова их надел. После небольшой паузы пожал плечами и произнес: Я за тебя, Арчи. Пусть ищут.
Фергусон вернулся на вечеринку оглушенный и невесомый, как будто голова у него больше не крепилась к телу. Когда попробовал рассказать эту хорошую новость Селии, гам голосов вокруг них был так силен, что та не расслышала, что он говорит. Ничего, сказал Фергусон, сжимая ее руку и целуя в шею, я тебе позже скажу. Потом оглядел толчею вертикальных людей, набившихся в комнату, и увидел, что Говард и Эми по-прежнему беседуют, только стоят теперь гораздо теснее, и оба подаются ближе друг к дружке, полностью поглощенные беседой, и пока он наблюдал, как его сводная сестра и бывший сосед по комнате друг на дружку смотрят, Фергусона осенило, что они у него прямо на глазах, возможно, превращаются в пару, раз рядом больше нет ни Моны, ни Лютера – и, несомненно, для них обоих те никогда больше и не возникнут, – Говарду и Эми имеет смысл поисследовать возможности, и до чего это будет любопытно, если Говард в итоге проникнет в это запутанное, перемешанное племя из наложившихся друг на друга кланов и родословных, чтобы стать почетным членом разъездной водевильной труппы Шнейдерман-Адлер-Фергусон-Маркс, которая превратит его друга в неофициального зятя, и что за честь это будет, сказал себе Фергусон, – приветствовать Говарда во внутреннем круге и советовать ему, как пригибаться, когда Эми начнет швыряться ему в голову вафлями «Некко», эта необычайная Эми Шнейдерман, девушка, которую он так отчаянно хотел, что до сих пор мучительно было думать о том, что могло бы произойти, но так и не случилось.
Ему теперь хватало денег на то, чтобы жить год, и впервые за последние пять месяцев Фергусону удалось не раскрошиться, держась за свой план. Сейчас для него имели значение только четыре вещи: писать свою книгу, любить Селию, любить своих друзей и ездить в Бруклинский колледж и обратно. Он не то чтобы перестал обращать внимание на мир, но мир больше не просто разваливался на части – мир запылал, и вопрос уже стоял так: Что делать или чего не делать, когда мир горит, а у тебя даже нет огнетушителя, когда пламя не только вокруг тебя, но и в тебе, и что бы ты ни делал или чего не делал, действия твои ничего не изменят? Держись плана – пиши книгу. То был единственный ответ, какой мог придумать Фергусон. Пиши книгу, заменяя настоящее пламя воображаемым огнем, и надейся, что усилия твои сложатся во что-то большее, чем ничего. Что же касается Тетского наступления в Южном Вьетнаме, отречения Линдона Джонсона, что касается убийства Мартина Лютера Кинга – следи за ними как можно тщательней, впитывай их в себя как можешь глубоко, но помимо этого – ничего. Он не намеревался сражаться на баррикадах, но будет подбадривать тех, кто на них выйдет, а затем вернется к себе в комнату и станет писать свою книгу.