45 историй

Опанас и Жакус тотчас отставляли другую работу, чинили то двигатель, то коробку передач. Лишних денег не брали.

Однажды Казису бросилось в глаза, что лицо Жакуса сверху вниз исчерчено шрамами, покрытыми коростой.

Он тогда не спросил, в чем дело. Однако при первой же поездке в Вильнюс, в лесное ведомство, узнал о нашумевшей драке из‑за какой‑то красотки в одном из центральных кафе.

Он был красавцем, этот Жакус, сказалась латиноамериканская кровь.

Старшему, Паулю, окончившему медицинский факультет с отличием и быстро ставшему известным в городе врачом- реаниматором, часто приходилось перед возвращением домой из Вильнюса разыскивать младшего в злачных местах, спасать от бандитов, вызволять из милиции.

Отец и сын много зарабатывали на починке машин. И если бы деньги не жгли Жакусу руки, они бы давно обзавелись собственным автомобилем. Уже невмоготу было зависеть от рейсового пригородного автобуса, который и ходил‑то нерегулярно.

Казнс Науседа тоже копил деньги на новые «Жигули».

Дряхлый «Запорожец» еще служил кое‑как. Еще можно было тарахтеть на нем по лесным просекам, останавливаться на их перекрестьях, выходить с Лаймой и Кистукисом, набирать полные корзины грибов, перемещаться на машине к следующему квадрату заповедного лесного царства. Можно было в субботу или воскресенье потихоньку съездить на озеро в Тракай. Но рискнуть добраться до Вильнюса становилось опасным да и зазорным. Уж больно непригляден становился железный конек. Останавливали автоинспекторы, требовали отметку о техосмотре.

Шло время. Однажды зимой, как всегда некстати, сел аккумулятор. Только–только Казис получил по рации сообщение от одного из своих лесников, что на рассвете какие‑то порубщики свалили в глухомани несколько дубов, трактором волокут их из леса. Чертыхаясь, с ружьем за плечами пытался завести машину. Потом снял аккумулятор, погрузил на санки, попросил Лайму вместе с Кистукисом съездить в мастерскую. А сам встал на лыжи, ринулся вглубь леса.

Порубщиков он задержал. Наложил штраф.

К вечеру, когда Казис Науседа возвращался, мороз усилился. Потрескивали деревья по сторонам просек, поскрипывал под лыжами снег. Хотелось ужина с горячим чаем, хотелось завалиться с Кистукисом на диван, рассказать сыночку какую- нибудь историю, а после того как Лайма отведет его спать, включить «Спидолу», послушать сквозь глушилку «Би–би–си» или «Голос Америки». Его интересовало, что думает Запад о появившемся в Москве Горбачеве.

Ни жены, ни сына дома не оказалось. Бывшая усадьба мельника находилась в полутора километрах. Забеспокоившийся Казис Науседа снова встал на лыжи, пошел было встречать их под звездами.

Бежал по лыжне. Издали увидел— идут, тащат санки с аккумулятором.

— Что там так долго делала?! — накинулся он на раскрасневшуюся от мороза Лайму.

— Мы ждали, пока зарядится аккумулятор.

Она смутно улыбалась, чего‑то не договаривала.

С этой минуты ревность жалом впилась в сердце Казиса. Шрамы сделали лицо Жакуса еще более красивым, мужественным. За последнее время парень вроде бы перебесился, слухи о его скандальных приключениях в Вильнюсе утихли. Чинил и чинил машины. И вот на тебе! Лайма молода, красива. Все это можно было предвидеть. Целыми днями одна с ребенком…

Казне без лишних слов потряс перед лицом жены кулаком, запретил общаться с бывшими латиноамериканцами. Но сердце его было неспокойно. Приходилось на день, а то и на два уходить по работе вглубь лесов, ездить на совещания в Вильнюс.

Весной при очередной поломке «Запорожца» он отдал машину Опанасу и Жакусу. Просто так, бесплатно. Лишь бы не было повода видеть их рожи. Тем более, подошла очередь— купил «Жигули».

В начале апреля Лайма, которая никогда раньше ничего особенного для себя не просила, вдруг пристала с уговорами поехать на католическую пасху в Вильнюс, в костел Петра и Павла.

Казне удивился. Лайма и он были крещеными с детства, как и большинство прибалтов. Не более того. Никаких там посещений церкви, молитв и прочих ритуалов.

Но тут подворачивался случай с ветерком прокатиться на новенькой машине в самый центр столицы.

В соборе среди празднично приодетых прихожан возвышались Жакус и Пауль.

Они молились вместе со всеми.

Когда после причастия выходили на площадь, маленький Кистукис, как назло, подбежал к ним, поздоровался. Жакус погладил его по голове.

Пришлось посадить братьев в «Жигули», по–соседски довезти до их дома.

В пути из разговора Лаймы с братьями Казис Науседа узнал, что Пауль получил квартиру в Вильнюсе, понял, что жена не только нарушила запрет, ходит к ним с Кистукисом или даже одна; она берет у них какие‑то книги.

— Что за книги? — спросил он дома.

Вот с этой самой минуты и начал Казис молить Бога, чтобы эти пришельцы исчезли, испарились.