45 историй

Утром поехал в церковь. Встал перед алтарем, молился о друге.

Я пропадал в безвестности, жалел, что впопыхах не сообразил взять у Ашхен номер ереванского телефона.

Она позвонила только в начале сентября.

— Извините. Мы в Москве. Девочкам пора было в школу. Гурген тоже тут. В психиатрической больнице. В Кащенко. Сегодня еду туда. Если бы вы смогли… Его никто не навещает. Запретил кому‑либо говорить…

По дороге я купил яблоки, сливы, виноград. Пакет фруктов.

Встретился у ворот больницы с Ашхен.

— Идите к нему сами, один. Иначе он что‑нибудь подумает… —  она объяснила, как найти корпус, палату. — А я пойду после вас, через некоторое время.

Торопливо шел по больничным аллеям со своим пакетом. Думал о том, насколько стал дорог мне этот человек.

В корпусе у меня проверили содержимое пакета, провели в отделение. Санитар отпер железнодорожным ключом какую‑то комнату с двумя стульями, велел ждать, запер меня и вышел в другую дверь.

Вскоре оттуда появился Гурген. На первый взгляд, все такой же, все в том же черном пиджаке из кожзаменителя.

Я кинулся было к нему. Он отстранил меня властным жестом.

— Не сам пришел? Ашхен привела?

— Но я не знал где ты, что ты… — приглядевшись, можно было заметить и шрамы на запястьях, и то, как он изможден.

— Я— хорошо. Ты как?

— Не важно. Скажи лучше, что с фильмом? — неосторожно спросил я и пожалел о том, что спросил.

— Разве не знаешь, не успел тогда домонтировать, озвучить, —  ярость загорелась в его глазах. — Смотри, за нами подглядывают!

И вправду, за прорезанным в двери окошечком виднелась голова санитара.

— Принес тебе немного фруктов. Возьми.

— Привез бы лучше план Иерусалима! Набрасываю тут сценарий фильма о Голгофе. — Он все же взял пакет, не попрощавшись, направился к двери.

…Как большинство талантливых людей, Гурген и до болезни был эгоцентричен, думал только о себе, о своих проблемах. Остальное говорилось из вежливости. В его положении все можно было ему простить, но после этого посещения в душе осела горечь.

Не скоро удалось раздобыть большую карту древнего Иерусалима, передать Ашхен. Она рассказала, что Гургена выписали из больницы.

Он мне не звонил. Я ему тоже.

Финал всей этой истории наступил во время перестройки. Публиковались лежавшие под спудом книги. Вышел в свет мой роман. Снимались с полок, выходили в прокат ранее запрещенные кинофильмы.

—  Здравствуйте! Извините, это Ашхен! — голос в телефонной трубке был счастливый, радостный. — Сегодня вечером в Доме кино ретроспектива фильмов Гургена! Придете? Приходите! Он будет встречать всех своих у входа.

Я, конечно, пришел. В вестибюле, окруженный людьми, стоял Гурген. В коричневой куртке из настоящей кожи, вельветовых джинсах.

— А! И ты появился. Зачем? Ты же знаешь все мои фильмы. Зачем пришел? Ашхен позвала?

— Не видел еще картины про космос.

— Ну, иди в зал. Увидишь. А я подумал— пришел ради банкета.

Впечатление от его прежних картин осталось прежним —  ловец неуловимого. Фильм о покорении космоса показался слабее, чем предыдущие. Но тоже хорошим.

Барахтался в невесомости космонавт, вздымались протуберанцы над солнцем.

Я сидел среди зрителей, как забытый, выброшенный из монтажной фразы ребенок.

…Фильм о Голгофе Гурген так и не снял. Космическая станция «Мир» давно покоится в пучине Тихого океана. Солнце пока что мечет свои протуберанцы.

Ночь

Лучистые медузы фонарей еще светились в темноте на вершине холма и ниже— над ущельями узких улочек. На одной из них смутно виднелся автомобиль, на котором я был сюда доставлен. Тусклый отблеск отражался от его крыши.

Несмотря на то, что шел только одиннадцатый час вечера, улочки были пусты. И только здесь, на возвышении, под большими платанами скверика в стеклянном баре перемещались тени нескольких посетителей, мерцал экран телевизора.

Я похаживал по брусчатке вдоль низкой ограды сквера, нисколько не жалея о том, что остался тут совсем один. Тащиться в темноте по незнакомому городу в поисках каких‑то археологических раскопок показалось мне диким, неинтересным занятием. Тем более, я и так был переполнен впечатлениями последних дней.

Ни один из моих четырех спутников не знал ни русского, ни английского языка. А я почти не владел итальянским. Поэтому предводитель нашей компании дон Джузеппе с трудом уразумел, что я не хочу на ночь глядя искать и осматривать эти самые раскопки. А уразумев, предложил подождать в машине или пойти в светящийся бар.

—  О ’кей! — сказал я. — Не волнуйся.

Они неуверенно двинулись куда‑то в темноту, свернули за темную громаду старинного костела. Некоторое время я еще слышал удаляющиеся отзвуки их голосов. Потом все стихло. И я почему‑то вдруг вспомнил, что не захватил с собой в эту поездку паспорт.

На всякий случай решил согласно российскому опыту не заходить в бар, где были люди и куда могла, чего доброго, нагрянуть полиция. Правда, моя одинокая фигура, торчащая у ограды, тоже могла привлечь внимание.