451 градус по Фаренгейту

– Ну ясно, радикал. – Милдред неохотно взялась за телефонную трубку. – Ты хочешь, чтобы я позвонила брандмейстеру Битти? А почему не ты сам?

– Я сказал, позвони!

– Не кричи на меня!

– Я не кричу. – Он приподнялся и сел на постели, весь красный, дрожа от ярости.

Гостиная грохотала в жарком воздухе.

– Я не могу сам позвонить. Не могу сказать ему, что я болен.

– Почему?

«Потому что боюсь, – подумал он. – Притворяюсь больным, как ребенок, и боюсь позвонить потому, что знаю, чем кончится этот короткий телефонный разговор: „Да, брандмейстер, мне уже лучше. Да, в десять буду на работе“».

– Ты вовсе не болен, – сказала Милдред. Монтэг откинулся на постели. Сунул руку под подушку. Книга была там.

– Милдред, что ты скажешь, если я на время брошу работу?

– Как? Ты хочешь все бросить? После стольких лет работы? Только из-за того, что какая-то женщина со своими книгами…

– Если бы ты ее видела, Милли…

– Мне до нее нет дела. Не держала бы у себя книги! Сама виновата! Надо было раньше думать! Ненавижу ее. Она совсем сбила тебя с толку, и не успеем мы оглянуться, как окажемся на улице, – ни крыши над головой, ни работы, ничего!

– Ты не была там, ты не видела, – сказал Монтэг. – Есть, должно быть, что-то в этих книгах, чего мы даже себе не представляем, если эта женщина отказалась уйти из горящего дома. Должно быть, есть! Человек не пойдет на смерть так, ни с того ни с сего.

– Просто она была ненормальная.

– Нет, она была нормальная. Как ты или я. А может быть, даже нормальнее нас с тобой. И мы ее сожгли.

– Это все пройдет и забудется.

– Нет, это не пройдет и не забудется. Ты когда-нибудь видела дом после пожара? Он тлеет несколько дней. А этот пожар мне не потушить до конца моей жизни. Господи! Я старался потушить его в своей памяти. Всю ночь мучился. Чуть с ума не сошел.

– Об этом надо было думать раньше, до того, как ты стал пожарным.

– Думать! – воскликнул он. – Да разве у меня был выбор? Мой дед и мой отец были пожарными. Я даже во сне всегда видел себя пожарным.

Из гостиной доносились звуки танцевальной музыки.

– Сегодня ты в дневной смене, – сказала Милдред. – Тебе полагалось уйти еще два часа тому назад. Я только сейчас сообразила.

– Дело не только в гибели этой женщины, – продолжал Монтэг. – Прошлой ночью я думал о том, сколько керосина я израсходовал за эти десять лет. А еще я думал о книгах. И впервые понял, что за каждой из них стоит человек. Человек думал, вынашивал в себе мысли. Тратил бездну времени, чтобы записать их на бумаге. А мне это раньше и в голову не приходило.

Он вскочил с постели.

– У кого-то, возможно, ушла вся жизнь на то, чтобы записать хоть частичку того, о чем он думал того, что он видел. А потом прихожу я, и – пуф! – за две минуты все обращено в пепел.

– Оставь меня в покое, – сказала Милдред. – Я в этом не виновата.

– Оставить тебя в покое! Хорошо. Но как я могу оставить в покое себя? Нет, нельзя нас оставлять в покое. Надо, чтобы мы беспокоились, хоть изредка. Сколько времени прошло с тех пор, как тебя в последний раз что-то тревожило? Что-то значительное, настоящее?

И вдруг он умолк. Он припомнил все, что было на прошлой неделе, – два лунных камня, глядевших вверх в темноту, змею-насос с электронным глазом и двух безликих, равнодушных людей с сигаретами в зубах. Да, ту Милдред что-то тревожило – и еще как! Но то была другая Милдред, так глубоко запрятанная в этой, что между ними не было ничего общего. Они никогда не встречались, они не знали друг друга…

Он отвернулся.

Вдруг Милдред сказала:

– Ну вот, ты добился своего. Посмотри, кто подъехал к дому.

– Мне все равно.

– Машина марки «Феникс» и в ней человек в черной куртке с оранжевой змеей на рукаве. Он идет сюда.

– Брандмейстер Битти?

– Да, брандмейстер Битти.

Монтэг не двинулся с места. Он стоял, глядя перед собой на холодную белую стену.

– Впусти его. Скажи, что я болен, – промолвил он.

– Сам скажи. – Милдред заметалась по комнате и вдруг замерла, широко раскрыв глаза, – рупор сигнала у входной двери тихо забормотал: «Миссис Монтэг, миссис Монтэг, к вам пришли, к вам пришли. Миссис Монтэг, к вам пришли». Рупор умолк.

Монтэг проверил, хорошо ли спрятана книга, не спеша улегся, откинулся на подушки, оправил одеяло на груди и на согнутых коленях.

Придя в себя, Милдред бросилась к двери, и тотчас же в комнату неторопливым шагом, засунув руки в карманы, вошел брандмейстер Битти.

– Выключите-ка «родственников», – сказал он, не глядя на Монтэга и его жену.

Милдред выскочила из комнаты. Шум голосов в гостиной умолк.

Брандмейстер Битти уселся, выбрав самый удобный стул. Его красное лицо хранило самое мирное выражение. Не спеша он набил свою отделанную медью трубку и, раскурив ее, выпустил в потолок большое облако дыма.

– Решил зайти, проведать больного.

– Как вы узнали, что я болен?

Битти улыбнулся своей обычной улыбкой, обнажившей конфетно-розовые десны и мелкие, белые как сахар зубы.

– Я видел, что к тому идет. Знал, что скоро вы на одну ночку попроситесь в отпуск.

Монтэг приподнялся и сел на постели.