451° по Фаренгейту. Повести. Рассказы

– Что это у вас там, уж не книга ли? А я думала, что в наше время всякие специальные знания даются с помощью фильмов. – Госпожа Фелпс заморгала. – Вы читаете по теории пожарного дела?

– Теория, черта с два! – буркнул Монтаг. – Это поэзия.

– Монтаг! – Шепот.

– Оставьте меня в покое! – Монтагу казалось, будто он несется в гигантском круговороте рева, гула, гама…

– Монтаг, постойте, не надо…

– Вы слышали? Вы слышали, как эти чудовища толкуют про других чудовищ? Бог ты мой, это же надо так трещать о людях, о своих собственных детях, о самих себе! Так рассуждать о своих мужьях, нести такую чушь про войну! Черт подери, я стою здесь – и ушам не верю!

– Должна вам сказать, я и слова-то о войне не молвила, – возмутилась госпожа Фелпс.

– Что до поэзии, то я ее ненавижу, – заметила госпожа Боулз.

– А вы когда-нибудь стихи слышали?

– Монтаг! – Голос Фабера еле пробивался в его мозг. – Вы все погубите! Заткнитесь! Вот дурак!

Все три женщины поднялись с мест.

– Сядьте!

Они сели.

– Я ухожу домой, – с дрожью в голосе объявила госпожа Боулз.

– Монтаг, Монтаг, пожалуйста, ради бога! – умолял Фабер. – Что вы замыслили?

– Почему бы вам не прочитать вслух какое-нибудь стихотворение из вашей книжки? – Госпожа Фелпс кивнула на томик. – Я думаю, это было бы очень интересно.

– Так не годится, – взвыла госпожа Боулз. – Этого нельзя делать!

– Но вы только посмотрите на господина Монтага! Ему же хочется почитать, я знаю, что хочется. А если мы будем хорошо слушать, господин Монтаг развеселится, и тогда мы, наверное, сможем остаться и поделать что-нибудь еще.

Госпожа Фелпс нервно обвела взглядом протяжную пустоту стен, окружавших их.

– Монтаг, еще немного в этом духе, и я отключусь, я брошу вас. – Маленький «жучок» уколол его в ухо. – Какая от этого польза? Что вы докажете?

– Напугаю их до смерти, вот что я сделаю! Напугаю так, что им белый свет не мил будет!

Милдред уставилась в воздушную пустоту.

– Интересно, Гай, с кем это ты разговариваешь?

Серебряная игла пронзила его мозг.

– Монтаг, послушайте, есть только один выход. Скажите, что вы пошутили, загладьте все, сделайте вид, что больше не сердитесь. А затем – подойдите к стенному мусоросжигателю и бросьте туда книгу!

Предчувствуя, что может произойти, Милдред сказала дрожащим голосом:

– Раз в год, милые дамы, каждому пожарному разрешается принести домой одну книгу, из тех, что описывают старые времена, и показать семье, как глупо тогда все было устроено, как эти книжки заставляли людей нервничать, просто делали их психами. Сегодня вечером Гай приготовил сюрприз: он прочитает вам один образчик и продемонстрирует, какая тогда царила неразбериха, чтобы впредь мы никогда не забивали наши старенькие головки этим мусором, не так ли, дорогой?

Монтаг стиснул книгу в руках.

– Скажите «да».

Его губы повторили вслед за губами Фабера:

– Да.

Милдред со смехом выхватила книгу.

– Вот! Прочитай это стихотворение! Нет, дай-ка сюда, вот, это совсем смешное, ты сегодня уже читал его вслух. Дамы, вы не поймете ни слова! Там сплошь – турурум-пум-пум… Давай, Гай, читай на этой странице, дорогой!

Монтаг взглянул на раскрытую страницу.

Мушка в его ухе нежно затрепетала крыльями:

– Читайте!

– Как называется, дорогой?

– «Дуврский берег»[15].

Губы Монтага онемели.

– Только читай хорошеньким ясным голосом и медленно.

Комната была для Монтага огненным пеклом; он весь горел, он весь леденел; дамы сидели посреди голой пустыни, где было три стула и он, Монтаг, который стоял, покачиваясь из стороны в сторону, он, Монтаг, который стоял и ждал, когда госпожа Фелпс кончит поправлять кромку платья, а госпожа Боулз уберет пальцы от своей прически. Затем он начал читать – низким прерывающимся голосом, который креп по мере того, как Монтаг переходил от строчки к строчке, и голос этот уносился в пустыню, летел через все пространство белизны и возвращался, чтобы обвиться вокруг трех женщин, сидевших там в великой жаркой пустоте:

Давно ль прилив будил во мне мечты?
Его с доверьем я
Приветствовал: он сушу обвивал,
Как пояс из узорчатой тафты.
Увы, теперь вдали
Я слышу словно зов небытия:
Стеная, шлет прилив за валом вал,
Захлестывая петлю вкруг земли.

Под тремя женщинами заскрипели стулья, и Монтаг закончил, возвысив голос:

Пребудем же верны,
Любимая, – верны любви своей!
Ведь мир, что нам казался царством фей,
Исполненным прекрасной новизны,
Он въявь – угрюм, безрадостен, уныл,
В нем ни любви, ни жалости; и мы,
Одни, среди надвинувшейся тьмы,
Трепещем: рок суровый погрузил
Нас в гущу схватки первозданных сил[16]

.

Госпожа Фелпс плакала.