– Ты хочешь выговориться? Рассказать мне что-то? – Сашка глянул на закрытую дверь в комнату маленькой Ники. Темная щель говорила, что его жена Света спит.
Ника молчала.
– Что случилось? Ну что, что? – Сашка пытался поймать ее взгляд своими верными, добрыми, встревоженными глазами.
– Я тебе сказать что-то хочу, – Ника отвела взгляд, помолчала. – Тринадцать.
– Что? – резким шепотом переспросил он, нахмурившись.
– Тринадцать лепестков у цветка, – она указала на обои, где красовался неведомый науке цветок. – Ты что так нервничаешь?
Сашка и вправду занервничал. С Никой что-то стряслось. Что-то серьезное. Что-то не очень… хорошее.
– Ника? – ему удалось заглянуть ей в глаза, в дрожащие зрачки. – Что случилось?
– Да ничего не случилось, – уставшим голосом сказала она. – Просто понимаешь…
Она протянула к нему правую руку. Руку, до этого не попадавшую в поле зрения Сашки. Руку, в которой блестела раскрытая опасная бритва – такими уже давно не пользуются, такие сегодня найдешь разве что в музее или на чердаке. Несмотря на несколько ржавых пятнышек, лезвие было очень острым. По нему скользнул желтел блик от лампы и лег на удивленное лицо замершего Сашки.
Ника закончила фразу, четко проговаривая каждое слово:
– В детстве мы с тобой поклялись, что никогда не предадим наше волшебное место.
– Да, но… – сказал Сашка.
И Ника наотмашь полоснула бритвой.
Хюльдра
На фоне ярких полотен лицо казалось восковым. Художник лежал среди разбросанных кистей на полу, покрытом разноцветными пятнами – старые краски, новые краски. И кровь. Его губы слабо дрожали.
– Они добрые, светловолосые… И только коровий хвост…
С мольберта сияла незаконченная картина: обнаженная женская спина, изгиб талии, тонкая рука подняла копну волос наверх, хитрые глаза зеленеют из-за плеча.
Рядом с его лицом тяжело ступила лапа монстра, когти заскребли по щербатому паркету.
– Такая красивая… Ты была такая красивая…
На его вспоротую грудь упала жесткая метелка – это хвост больно стегнул по ранам. Спутанные волосы пахли не фьордами и северными лесами, а гиблыми болотами и затхлостью мертвых чащ. Зеленые глаза хищника загорелись в сумраке.
– Я люблю тебя… даже такую…
Хюльдра наклонилась к умирающему художнику и начала слизывать с его лба крупные капли холодного предсмертного пота.
Дом без окон и дверей
– Может, не надо? – спросила Вика, поправляя аккуратное темное каре. Модный жакет и черные туфли смотрелись диковато на фоне заросшей тропинки и расшатанного забора. Казалось, она совсем не готова ворошить прошлое. И все же Вика отправилась с друзьями на любимую дачу, где не была столько лет.
– Да ладно тебе! Мы же все детство мечтали пролезть к старой колдунье, – ответила ей Элька. Вылинявшие джинсы, красная рубашка в клетку, разбитые кеды – полный боевой комплект.
– К какой еще колдунье? – дернул ее за рукав темноволосый парень.
– Николай, не дрейфьте-с! – ткнула его локтем Элька и поправила очки.
– Да нет никакой колдуньи. Просто в детстве мы дурью маялись: рассказывали друг другу страшилки про то, как в этом доме колдунья живет, людей ест и кровью запивает, – сказала Вика.
Кольке оставалось только улыбаться в сторонке: он был не из их дачной компании. Он уже год встречался с Викой, их познакомил Пашка. Колька бы многое отдал за то, чтобы быть на месте своего друга, чтобы у него тоже были яркие детские воспоминания, связанные с Викой. Неужели этот раздолбай Пашка, который до сих пор не пришел, был так близок замечательной девушке с красивыми серыми глазами? Колька старался не думать об этом.
– Ладно, полезли. Пашка пусть догоняет как хочет! – скомандовала Элька и первая перемахнула через хлипкий забор.
Дом был очень старым и действительно навевал мысли о бабке-людоедке – такой, какая бывает в страшилках про красные пирожки или красное мороженое. В этих историях колдунья ловит людей, перемалывает их в огромной мясорубке и делает всякие вкусности. Причем это всегда подчеркивается: пирожки были
Старый дом стоял, как нарочно, на самой окраине дачного поселка, почти в лесу. Десять лет назад он был таким же покосившимся, таким же заброшенным, таким же стремным. Понятно, что он манил развеселую троицу – Эльку, Вику и Пашку, которым тогда было лет по восемь. Но они так и не решились залезть внутрь: то ли слишком правдивыми казались байки о колдунье, то ли их не радовала перспектива схлопотать от председателя Федора Борисовича, который неустанно следил за порядком на дачах.
Колька поймал спрыгнувшую с забора Вику и чмокнул ее в губы, та ответила легким поцелуем.
– Вот мы и здесь, – сказала Элька, стоя прямо под балконом, заросшим плющом.
Смеркалось. Близкий лес начал шуметь по-особому – совсем не как днем. Улыбка вдруг сползла с губ Эльки: этот шелест, эти темные тени деревьев на фоне мрачного неба напомнили ей о чем-то неприятном, но давно забытом. Девушка тряхнула головой.
– Эй, любовнички! – повернулась она к подруге и ее парню. – Идем?