47 отголосков тьмы (Антология)

– Помнишь Старого Мудрого Дядюшку Дуба? – спросила Ника, глядя на мыски своих туфель. Она говорила тихо, будто боялась разбудить ребенка.

– Что? А, дуб… Ты любила его.

Ника кивнула.

Когда дуб срубили лет пятнадцать назад, она плакала и говорила, что ничего хуже вообще не придумаешь. После истерики с ней сделалась сильнейшая простуда – прямо посреди жаркого июля. После этого Ника долго не приходила, но потом все же пришла к огромному пню. И, погладив рукой еще влажный спил, приняла горькую реальность. И позже стала сюда приходить – как и раньше. И Сашка стал приходить – как в старые добрые…

– Пойдем поближе к этой твоей коробке, – резко сказала Ника и зашагала быстрее.

– Эй! Ну ничего себе «коробка»! – догнал ее Сашка. – Какого черта, Ника? Это самое замечательное, что происходит в моей жизни, – он взял ее под локоть и дернул.

Этот жест, отработанный за два десятилетия на каждой мелкой двухминутной ссоре, вернул ее к реальности. Ника остановилась и посмотрела на Сашку.

– Это очень важно для меня, ты ведь знаешь. Ты ведь помнишь, как все начиналось, – сказал он как бы извиняясь, но на самом деле уже признав свою абсолютную правоту.

Ага. Она помнила его супергениальную идею, раскладной столик на обочине, громкую рекламу, намалеванную на ватмане, и первый Сашкин бутерброд. Первый проданный бутерброд. Потом, несколько лет спустя, был торговый лоток, потом – палатка, потом – магазинчик, потом – магазин… И вот пришло время для следующего «потом» – для супермаркета. Первого в обновленном городке. И так, как повезло Сашке, не везло никому – ему запросто продали участок на пустыре. И именно сейчас, когда у него есть мечта и есть деньги для ее воплощения.

– Такая возможность выпадает раз в жизни, – кивал Сашка и вел Нику мимо стройки. – Здесь вход. Ну-у, будет… И кстати, как тебе сочетание белый-зеленый в равных пропорциях плюс красная каемка? Приятно для глаз и привлекает внимание.

Ника послушно шла рядом, кивала. Задавала вопросы, одобряла ответы Сашки. Смеялась… Ох, как было паршиво на душе! Ей так хотелось сесть в длинную мягкую траву (под ногами поскрипывала бетонная крошка), положить руки на плечи Сашке и все-все рассказать. Рассказать все свои печали, все свои мрачные мысли, весь свой страх того, что так часто стали подкатывать видения из прошлого – лучшие моменты, счастливые, счастливые до приторного привкуса в горле, до слез… Ей хотелось забраться в старый дом Сашки посреди ночи и выплакаться в его теплую подушку, уснуть счастливой в его нагретой кровати, взяв с него обещание, что он будет караулить ее сон.

И параллельно этому потоку мыслей где-то в висках стучали недружественные молоточки: вы не дети, не вернешь, ничего не вернешь, ничего: и у него жена, и у тебя муж – муж, забивающий на годовщины вашей свадьбы вот уже восемь лет, и твой родной город стал другим, и твой город стал цивилизованным, и он больше не твой родной город, город больше не твой, и ты ничего не вернешь…

Они подошли к огромному потемневшему пню. Толстая кора изрезана старыми морщинами, срез с четкими кольцами дал трещину, и кто-то написал на шероховатой поверхности непристойность.

Я так хочу все рассказать ему! Все. И выплакаться, позорно выплакаться – как девчонка выплакаться. И мы бы вместе… Но нет же!

Она опустилась на краешек пня, сжала руками виски и зарыдала. Крепилась сколько могла – и вот. Вокруг была мягкая трава, и по небу плыли веселые облачка. Она сжала руками виски и уткнулась лицом в белую рубашку Сашки. И плакала, плакала… «Он забыл о годовщине нашей свадьбы! Не вспомнил! О первой годовщине! О нашей первой годовщине!» И она прижала к груди цветы, которые ей подарил Сашка пару минут назад, когда они встретились на волшебном месте – там, где жило и цвело в кустах розового шиповника их детство. Сашка стоял на коленях и гладил ее по светлым волосам, утешая. А потом она вытерла слезы. Сашка отпустил колкость по поводу умненьких и разумненьких муженьков, и они пошли праздновать великий вчерашний день – день, когда Сашка стал владельцем торгового лотка. Настоящего, понимаете?

Она очнулась. Наткнулась глазами на непристойность, въевшуюся в старое дерево. Прошлое схлынуло, как морская волна.

– Теперь здесь нет нашего пустыря, понимаешь? – она сморгнула и серьезно и очень грустно заглянула в глаза Сашке. – Понимаешь, мы поклялись тогда. Мы с тобой поклялись тогда… Нет, я все понимаю – я знаю, как это важно для тебя. Только обещай, что старый пень – все, что осталось от старого дуба – что старый пень… Что ты не…

Сашка коротко кивнул. Ей очень хотелось верить, что это значило «конечно», а не «как уж выйдет».

Нет. Я ему не расскажу. Я… Я – эгоистка. Эгоистка самого отвратительного толка. Я только и способна думать о себе и о своих чувствах, когда у моего лучшего друга сбывается мечта. И я буду радоваться вместе с ним. Как лучшая подруга, как самый близкий ему человек. Я буду радоваться с ним – с самым близким мне человеком.