47 отголосков тьмы (Антология)

Она сидела дальше и ничего видеть не могла. Но она видела, не глазами, но видела. Она все знала.

Что ты опять натворил?

Я? Я – ничего. Это ты.

Кажется, пилот был жив. По крайней мере, он дышал.

– Вы сдурели?! Идите в кабину и ведите этот чертов самолет! – крикнул лысый мужчина второму пилоту, который переминался в дверях, пока врач занимался пострадавшим. – Мы падаем!

– Немедленно успокойтесь! – одернул его мужчина в темно-зеленой рубашке, поднимаясь с колен.

– Самолетом никто не управляет! – закричал лысый. Люди подхватили эту мысль и понесли ее дальше, раззадоривая панику.

– Самолет на автопилоте, перестаньте пугать пассажиров, – громко сказал мужчина в рубашке. Он снова склонился над раненым и спросил у врача, чем помочь. Тот дал ему нехитрые указания. Второй пилот взял себя в руки и вернулся в кабину.

Стюардесса – та, что демонстрировала спасжилет и с улыбкой говорила «он вам не потребуется» – прошла к микрофону и попросила всех сохранять спокойствие.

Но короткое затишье вдруг закончилось.

Голос стюардессы по громкой связи исказился, поплыл и сменился треском. Свет на мгновенье загорелся ярче и погас. Самолет начал трястись, как лист на ветру, а пассажиры – ясно, что было с пассажирами. Две новых молнии – одна за другой – ударили в корпус. Кажется, заискрила турбина.

Паника с плотоядной ухмылкой вылезла из складок длинной юбки одной истерички в огромных очках и, злобно хихикая, поползла по сидениям, раскинула свои рваные крылья, обвилась вокруг каждого дрожащего человека, подступаясь к тем, кто еще держал себя в руках.

Она не двигалась. Перед ней был чистый лист бумаги. В руке – карандаш. Грифель мелко-мелко дрожал.

Вздохнула, шарахнула молния, свет включился и выключился. Кажется, весь разумный мир рухнул в небытие. Ужас висел на каждом бледном лице. Вопли, всхлипы людей и визги детей витали вокруг, бились в стекла, катались по полу. Нет, это кто-то просыпал орехи в шоколаде… Салон будто пульсировал в голубых вспышках, врывающихся сквозь иллюминаторы. А все звуки подъедал хор грома.

Она сидела без движения над тетрадью, отблески ложились на бумагу. Молнии высвечивали ее белое лицо, завешанное растрепанными темными волосами, и они казались седыми. Нахмуренные брови, тяжелая складка между ними… И молнии падали в ее огромные глаза, застревали там. Она не двигалась.

Ты погибнешь. Ты ведь погибнешь, милая.

Паника смеялась и глумилась над беззащитным страхом людей. Когда самолет дернуло и понесло вниз и влево, она посмотрела затуманенным взглядом на панику. Прямо ей в глаза. В облаках распахнулся гибельный зев – как раз для самолета со странной девушкой на борту, девушкой, у которой в руке зажат странный карандаш.

Пусть.

Пусть? Как это так – пусть?

Дети плачут, кто-то из взрослых читает молитвы, а самолет рушится в пропасть. В этом небе нет Бога.

В этом небе я – Бог!

Нет. Ты просто-напросто глупый карандаш. И я тогда сказала НЕТ!

Она закрыла глаза и написала строчку. Ее будто током ударило. Тетрадь захлопнулась и завалилась в щель между сидениями, сумка упала с колен. Она отпихнула ее ногой, рывком освободилась от ремня безопасности, перебралась через потерявшую сознание соседку и оказалась в проходе – прямо посреди царства хаоса и криков.

Молния, грохот, новый рывок, но она устояла на ногах. Подняла голову. Глаза горят, из губы – то ли прокушенной, то ли разбитой – сочится кровь.

Ну и посмотрим, кто кого!

Вот она стоит, подняв руки, и в одной из них зажат белый карандаш.

Этим ты ничего не добьешься, ничего не исправишь. А я исполню твое желание! Любое твое желание!

Вспышки молний осветили ее лицо и отступили, напугавшись глаз.

Конечно, исполнишь.

Нет, ты не можешь! Ты не сможешь! Ты не имеешь права!

Ослепительная вспышка, гром, рывок. Самолет тряхнуло. Она упала на колени, больно ударившись о подлокотник, вскрикнула и вдруг вспомнила, как впервые захотела это сделать.

* * *

Теперь я – твой лучший друг. Ты молодец, что пошла на это. Совсем забыл: не пытайся меня уничтожить. Даже попытка избавиться от меня приведет тебя к гибели. Как того беднягу, который бросил меня в грязь у остановки. Я не желаю быть брошенным карандашом.

Ты лжешь.