47 отголосков тьмы (Антология)

Максиму становилось хуже, сложно было сконцентрироваться на дороге, в горле пересохло, глаза болели. Нужно было срочно остановиться, пойти в туалет, опустошить очередную ампулу, но по дороге не встречалось ничего подходящего. Пейзажи Берлина вообще навевали тоску: руины домов, покосившиеся рекламные щиты с полинявшими объявлениями, грязные безлюдные улицы. Чтобы добраться до какой-либо цивилизации, нужно было проехать еще много километров вглубь мегаполиса, а здесь могут встретиться лишь мелкие поселения, в которых точно не будут рады агенту поисково-конвойной службы. Скорее в них найдет приют и понимание его спутник, по роду своих занятий активно общавшийся с людьми из трущоб. Зачистка Берлина стала первоочередной в программе правительства Конфедерации, возглавляемого Петром Дубровским, на ряду с аналогичными мероприятиями в Париже и Лондоне. Сначала была проведена поголовная перепись населения, затем принудительное медицинское обследование и, как итог, постепенное переселение нежелательных элементов на африканский континент. В результате этих мер было разрушено множество семей, дети были разлучены с родителями, те, кто не хотел уезжать, вынуждены были прятаться на окраинах, жить в подвалах и катакомбах. Многие беглецы умерли, не выдержав суровых жизненных условий, и немудрено, ведь выселению подлежали люди со слабым здоровьем, различными патологиями, врожденными дефектами. Те, кто выжил, голодали, скитались и постепенно опускались морально. А потом пришла поисково-конвойная служба, чьей работой стала охота на беглецов и сочувствующих им.

Останавливать было нежелательно, но Максим был совсем плох, он сбросил скорость настолько, что «Додж» можно было догнать пешком. Конвоир рыскал глазами по обочинам, но не находил ни одного подходящего для стоянки места.

– Вам нужен стимулятор, пейте. Не обращайте на меня внимания. – Максим вздрогнул, услышав голос знахаря. – От меня этого уже не скроешь. Пейте, или мы разобьемся.

Максим сомневался, но, похоже, выбора у него не было. Он остановил пикап, достал пистолет, положил его на колени и потянулся за ампулой.

– Зачем вам пистолет, я при всем желании не выберусь из кандалов?

Максим слегка повернул голову в сторону знахаря, но промолчал. Разговаривать с грузом было не в его правилах. Главное сейчас – не показать ему минутную слабость, возникающую после приема препарата. Преступник не должен знать уязвимых мест конвоира. Он как можно более незаметно отпилил горлышко ампулы и опрокинул содержимое в рот. Теперь нужно сделать вид, что разминаешь лицо – отвлечь знахаря. Движения давались с большим трудом, голова кружилась, а потом и вовсе накатила ужасная слабость. Максим, не выдержав, опустил руки.

– А, цена вашей сверхъестественной силы, – усмехнулся знахарь. – Не удивляйтесь, я знаю и это. Сейчас вы абсолютно беззащитны. Интересно, насколько вы защищены во внешнем Берлине, даже под действием стимулятора? Для здешних вы злейший враг, живая мишень. Зачем мы едем здесь? Не безопаснее ли было через Россию, для вас особенно?

Максим понемногу приходил в себя, ему не очень хотелось разговаривать с попутчиком, но он чувствовал необходимость выдавить из себя хоть слово.

– Вам не все равно, куда вас везут? Ваша участь все равно будет невеселой.

– Мне ничего не остается, кроме как интересоваться всем, что происходит вокруг меня. Я не думаю, что ваше начальство отпустит меня или подарит легкую смерть. Думаю, они всенародно унизят меня и сделают шоу из моих мучений.

– Вы драматизируете ситуацию. Вас будут судить, у вас будет адвокат, вас, скорее всего, сошлют на континент.

– Молодой человек, вы сами не верите своим словам. Ваше правительство, а особенно Дубровский, ненавидит таких, как я. Ведь я здоров, у меня нет врожденных дефектов, я могу производить здоровое потомство. И при этом я помогаю тем, кого вы считаете недолюдьми. Я больший враг для Дубровского, чем любой больной ДЦП, неиродермитом или эпилепсией. Мы могли бы быть равными, но я повел себя как один из убогих. Помните, как там, у Эверса, – как повел себя представитель высшего класса по отношению к солдату, который увел у него одну из жен?

– В этой новелле говорилось не о превосходстве, а о варварском к нему отношении. Восточный князек, о котором вы говорите, распял своего приятеля-европейца из-за того, что тот задел его больное самолюбие. Любой босяк, спавший с его женами, был ему безразличен, так как являлся для него низшим существом, хотя на деле в сравнении с европейцами, даже легионерами, они находились на одинаково низкой ступени развития.

– А разве вы не варвары? Вы собрали сотни талантливых и честных людей и выдворили их на этот аду подобный африканский континент. А тех, кто боролся за свою свободу, просто уничтожили, оставив для себя быков-производителей.