На лестнице я оглядываюсь назад, шепчу пароходам: «До свидания!». Мама дёргает за рукав:
– Смотри под ноги! Вперёд смотри!
Я смотрю вперёд. Навстречу нам спускается солдат, через плечо – скатка и ружьё. Лицо знакомое, но не могу вспомнить, где его видел.
– Зюня! – кричит мама и отпускает меня.
Они обнялись так плотно, что я не могу втиснуть голову между ними. Но папина рука находит меня. Как хорошо!
Какой-то военный мимоходом хлопнул его по спине:
– Торопись!
Мы отошли на край лестницы.
Папа всегда смуглый, но сейчас – лицо ещё тёмнее, узкое, как пенал. Стриженая голова. Воротник гимнастёрки намного шире шеи. Я держу его за ремень. От одежды пахнет не папой.
Они говорят быстро. Я еле успеваю понять. Он был дома. Ключ отдал соседке. Их рота последней перешла через Буг. Мост взорвали. Лучше добираться не в Куйбышев.
– Астрахань?
– Нет, Киргизия, Таджикистан. Я должен бежать.
– Мы с тобой.
– Нет, не успею.
Он достаёт из котомки тушёнку, полхлеба, кусок мыла, что-то в тряпице. Мама возражает:
– У нас всё есть.
– Будет ещё.
У него колючие щёки. Он подмигнул мне и улыбнулся. Мы не сказали друг другу и двух слов. Я видел, как он обгоняет впереди идущих…
– Адрес! – закричала мама.
Он на миг обернулся, поднял руку. Потом его винтовка затерялась среди других винтовок. С высоты лестницы мы высматриваем, как шевелится толпа, ищем средь одинаковых пилоток ту единственную, что нам нужна.
Гудит пароход – грозно, призывно.
У мамы слезятся глаза. Она держит в руках папин паёк. Какая-то тётка останавливается возле нас.
– Продаёте?
Мама тотчас прячет подарки в сумку.
Буксир подаёт двойной сигнал, выбрасывает из трубы чёрный шар дыма и вот – двинулся разрезать воду. По бокам у него закипала белая пена. Он тащит баржу. Там среди солдат уплывает наш папа.
Всё хорошо, радоваться надо.
– Я рада, – говорит мама.
Мы сверху смотрим вслед пароходу, пока он не становится крошечной коробочкой и скрывается в том месте, где небо касается реки. Военкомат
– Мне к военкому.
– По какому делу?
– По личному.
– Он занят. Нет, здесь ждать нельзя. На улице.
– Я выйду, а ребёнок останется.
– Зачем ребёнок? Нельзя.
– У вас дел по горло. Вы забудете позвать, когда военком освободится, а ребёнок позовёт.
– Ладно, ждите. Я спрошу.
– Заходите. Только недолго.
– Я вас слушаю.
– Товарищ военком, час назад я встретила мужа. Только вы можете помочь. Вот его телеграмма из Кишинёва.
– Очень хорошо. Похвально. Пошёл добровольцем. Заверена военкоматом. Так что вы хотите?
– Час назад мы его встретили здесь. Случайно.
– Где, в военкомате?
– Нет, на лестнице в порт.
– И что?
– Вы-то сразу разобрались, что к чему в этой телеграмме, а другие не понимают. Им нужен документ, что муж в армии. Телеграмма – они говорят – дело личное, неофициальное. Вот и выдайте мне такую справку, чтоб не было придирок.
– На основании чего?
– Я только что его встретила. Он был в форме красноармейца. Это не основание?
– Это ваши слова, а мне нужен документ. У вас есть номер его части?
– Какой номер? Мы простояли полторы минуты, проходил командир, сказал мужу: торопись! Они садились на пароход. Сын может подтвердить.
– Ну говори, кто был этот боец?
– Вначале я тоже не узнал.
– Почему?
– Он стал худым, лицо потемнело, и запах другой. Но это мой папа, я даю вам честное слово!
– Слова – это слова, не больше. В папку не положишь. А мне нужен документ или свидетели.
– Там были сотни людей, они радовались нашей встрече. Но это чужие. Они разошлись, где мне их отыскать?
– Если будете кричать, вызову дежурного, вас выставят на улицу.
– Меня на улицу? Я прошу какую-то паршивую бумажку, что муж красноармеец, я обнимала его час тому, он с первого дня на фронте, а меня – на улицу?
– Вы что, одна такая? Другие не страдают? Я вас спрашиваю?
– У меня дочке четыре месяца, сын малолетний, мы живём на стадионе, ни копейки денег, мы голодаем. Вы понимаете?..
– Я всё понимаю, но справку без доказательства не могу.
– Постойте… постойте… а это не доказательство?.. Вот, сейчас… совсем забыла… смотрите: хлеб, консервы, тушёнка, надписи посмотрите, всё армейское… Чужой человек это даст, как вы думаете? И ещё вот рубли, какие у него были…
– Да-а-а, чужой, конечно, не расщедрится… Это уж точно… Что ж вы, гражданка, сразу не показали? Кричите здесь…
– Да я забыла, только о справке думала.
– О главном ты и забыла…
– Ещё он сказал: не ехать в Куйбышев, в Среднюю Азию.
– Правильно сказал. Там тепло. Детям будет легче.
– Мам, ну чего ты… не плачь. Ма-а-а…
Другой берег
Волга уже за спиной.
Эшелон равномерно катит в плоском пространстве и без особых происшествий накручивает на колёса долгие километры.
Остались позади бомбёжки, гарь хлебных полей, городские пожары, вокзальные давки.
А здесь спокойно. Нас уже не сопровождают платформы с военными, небо тихое. Остановки на полустанках: все набирают воду, и паровоз увозит нас дальше, в полную неизвестность, но там не стреляют и, возможно, вдоволь еды.