Из-за закрытой двери кабинета отца доносился молодой серьезный голос Уолтера, полнившийся отчаянием и мольбой.
Гость допытывался у отца, знает ли он, догадывается ли, почему М. перестала с ним встречаться? Почему не отвечает на его звонки?
Представляю, как потрясен был отец, когда увидел Уолтера Лэнга, о котором он слыхом не слыхивал.
(Но М. всегда такая была: скрытная. Она не любила откровенничать.)
Сорок минут папа серьезно беседовал с гостем в своем кабинете. Меня это поразило по двум причинам. Во-первых, потому, что папа терпеливо выслушивал сетования страдающего парня, а не высмеивал его. Во-вторых, потому, что он обсуждал с незнакомцем какую-то тему на протяжении столь длительного времени. Со мной, я уверена, он так долго ни о чем не говорил; в лучшем случае уделял мне минуты четыре.
Да и о чем
И как же меня злило, что отец с гостем целых сорок минут – да хоть бы и четыре – столь серьезно обсуждали прихоти и капризы моей сестры. Злило и бесило до тошноты, что никогда, никогда никакие мужчины не будут обсуждать
Хотелось громко, грубо расхохотаться, чтобы этот нытик Уолтер услышал меня. Чтобы они оба меня услышали.
Наконец разговор был окончен. Дверь отцовского кабинета отворилась, и папа проводил несчастного парня к выходу.
С верхней лестничной площадки я наблюдала за ними. Насколько я знала отца, ему несвойственно было выказывать
Из холла внизу до меня донеслись слова, произнесенные с запинкой:
– Надеюсь, мы с вами еще увидимся, мистер Фулмер…
И отрывистый ответ отца:
– Поживем – увидим, сынок.
Отец пожал парню руку. Визит был окончен.
Выйдя на улицу, Уолтер Лэнг огляделся. Растерянно, боязливо, словно забыл, где находится и зачем здесь оказался.
Обернулся к дому, посмотрел на окна второго этажа. И вид у него был до того страдальческий и тоскливый, что у любого стороннего наблюдателя сомнений не оставалось: бедняга надеялся увидеть М. в одном из окон.
Но нет: оттуда за ним никто не наблюдал.
Никто не собирался махать незадачливому поклоннику.
Автомобиль Уолтера Лэнга, повидавший виды «Форд», был припаркован на обочине в конце нашей длинной гравийной подъездной аллеи. Подходящая машина для Уолтера – неотесанного понурого парня с большой головой и добрыми удивленными глазами. Он не красавец, но и не урод.
И тут внезапно на обочине материализовалась я. В фильме это, наверно, была бы молодая Кэтрин Хепберн[14]
. Я, конечно, не столь «эффектна», как мой прообраз, но выгляжу по-деловому, со стрижкой, в слаксах. Немного запыхалась от бега: выскочив на улицу через черный ход, я бежала вдоль подъездной аллеи меж высокими дубами и тисами до полоски ярко-зеленой травы на обочине.Половина моего лица расплывалась в улыбке, половина – в глумливой усмешке.
– Хочешь совет, Уолтер? Забудь ее.
– Во-первых, она тебя недостойна.
– Во-вторых, она со всеми так поступает. Так что не чувствуй себя исключением.
Уолтер покраснел. Ну никак не ожидал этой
На одно бредовое мгновение мне показалось – я стояла и лыбилась во весь рот, не смея дышать, – что Уолтер сейчас вдруг расслабится и рассмеется над моими словами, надо
Мы разговоримся, будем вместе хохотать, как старые друзья или, по крайней мере, давние знакомые, связанные общей болью.
– Вы сестра Маргариты?
– В том числе. «Сестра Маргариты» – лишь одна из моих ипостасей, причем не самая важная.
Надо сказать, что Уолтер был заворожен! Просто таращился на меня.
– Вы ведь… Джорджия? Джорджина?
– Можно просто Дж.
– Что ж, привет… Дж.