Глава 39
И вот в декабре 1991 года в нашу жизнь вошел Лео Драммард – «частный детектив».
– Если моя дочь жива, я не пожалею никаких денег, чтобы найти ее. Если моей дочери нет в живых, я не пожалею никаких денег, чтобы отыскать ее несчастные останки, доставить домой и предать земле.
С таким торжественным публичным заявлением выступил отец. Безрезультатно.
После долгих месяцев нервного ожидания и мучительных переживаний из-за того, что следствие топталось на месте, отец без моего ведома и согласия в декабре 1991 года привлек к поискам М. частного детектива из Буффало.
Бедный папа! Его решение было продиктовано безысходностью и отчаянием.
(Да, вскоре после открытия выставки в Итаке папа узнал про Элка, невзирая на все мои усилия уберечь его от расстройства. Но об этом чуть позже.)
Этот частный детектив был исключительно вежлив, говорил вкрадчивым тоном (представьте зловещего Ричарда Уидмарка[37]
в одном из нуарных фильмов 1940-х) и любил хвастливо повторять: «Заглянуть во все уголки. Проверить все версии». Однако, несмотря на свой солидный вид, Драммард с учетом постоянного увеличения затрат продвинулся в поисках не намного дальше, чем сотрудники департаментов полиции при проведении своих беспорядочных следственных действий.Не знаю, действительно ли этого шарлатана звали Лео Драммард (как указывалось в его лицензии на частный сыск, выданной властями штата Нью-Йорк) или он взял себе такой вычурный псевдоним, кося под персонажей из фильмов и книг в жанре нуар, но я не доверяла этому человеку, которого отец по рекомендации одного своего делового партнера нанял как, по его словам, «последнюю надежду». Тем самым он впустил в нашу личную жизнь совершенно постороннего человека, позволив ему в мое отсутствие – я тогда была на работе – войти в покои М., обследовать и даже сфотографировать ее комнаты!
Разумеется, я постаралась оградить доброе имя сестры от малейшей возможности скандала. Спрятала в глубине ее гардероба сексуальное шелковое платье-комбинацию от Диор, на котором то ли было какое-то грязное пятно, то ли нет. А еще до того, как полиция утром 12 апреля пришла осматривать апартаменты М., забрала большую часть содержимого выдвижных ящиков ее стола, «навела в них порядок» – более идеальный, чем прежде. В числе изъятых мною вещей была личная переписка М., а также ее настольный календарь с пометками, как в ежедневнике: инициалы, время и место встреч. Большинство этих записей, я уверена, абсолютно безобидно, что называется, «воды бы не замутили», но ведь среди обычных памяток могли оказаться и те, что раскрыли бы секреты М., которыми она ни с кем не пожелала бы делиться.
Например, записи на прием к врачам.
Я сразу обратила на них внимание, они вызвали у меня подозрение.
29 марта, 8 апреля. Рядом с первой датой стояло «МАМ, 11: 00»; рядом со второй – «9: 00».
Наверняка это означало прием у маммолога. Должно быть, в радиологическом центре Итаки, там же, куда обращалась мама, когда ей поставили смертельный диагноз: рак груди третьей степени.
И опять, рядом с датой 9 апреля – набор букв и цифр, записанных мелким почерком, почти нечитаемым: не МАМ, а «БИО, 8: 30».