Подумал. Десяток очень бесивших секунд.
Ну, было понятно, что изображает обдумывание, хотя – решил сразу.
А потом спросил, вслух:
«Ты, случаем, на печатной машинке – умеешь?»
Я – не сдержалась. Взметнула взгляд. И почти было собралась было уже заорать, что нехрен спрашивать, раз знаешь.
Наткнулась на взгляд. Спокойный. Вообще без признаков игры. Искренний. Мастерский. Демонический.
И на лицо под капюшоном. Идеальное. Даже – без морщинки.
Поняла, что почти проиграла в зеркальный лабиринт. И почти наглухо потеряла лицо.
Уронила со стыда.
Потупила пару секунд.
Резко, через силу, кивнула.
Он повернулся к компу. Поклацал-потыкал. Потом махнул рукой.
Я – подошла-села. На его место. В его кресло.
Он, игнорируя, будто это вообще нормально всё, ткнул в экран и сказал:
«Просто правь. И не забывай делать вот так».
Зажал шифт и клацнул F12.
Потом показал, как стирать текст. И как гонять курсор стрелочками. И как – отменять. Откатывать.
А потом – ушёл. Оставив меня тупить от бешенства на то, как он притворяется, что не понимает, каково мне от того, что он тащит меня в демоны. Зеркалить демона. Быть им. Пытаться криво, уродливо вести себя так, как ведёт себя существо с идеальным лицом. И не только лицом.
Руки – дрожали. С трудом сдерживала желание расхерачить клавиатуру.
Потом всё-таки как-то успокоилась. Отодвинула его кресло. Поставила свой стул. Села на свой стул, посмотрела на экран. Там было начало книжки.
И я с тяжким трудом начала вспоминать, как печатать.
Печатная машинка, одна на деревню, была в школе. Дед настоял, чтобы я на ней умела. Договорился, что меня разок пустят попробовать. Потом велел сделать доску с буквами, как клавиши. И тренировал диктанты. Месяц по часу – русский. Месяц по часу – английский. Со второй недели – вслепую.
Великое счастье, что на клавиатуре буквы были там же, где на доске. Ну, почти. Правда, у меня ушёл очень нервный час на то, чтобы поймать силу нажатия.
Но потом я ощутила в полной мере, насколько экономит бумагу и время текстовый редактор. Ну и насколько экран жжёт глаза – тоже. Даже через защитку.
Через три часа я поймала себя на том, что тащусь от того, что делаю. Но больше – не могу. Глаза больше не могут смотреть на экран. Очень неудобно плавать в вонючем поту. И – аж подташнивает, как хочется прилечь.
Закрыла глаза. Погрустила, что – слабачка. Грустно вздохнула, ушла через душ в кровать.
Засыпалось плохо. Перед глазами сверкал экран текста.
А в эмоциях бурлило и шипело. Бешенство на эту тварь, которая издевается. Бешенство и презрение к себе, что не выдерживаю его игру и срываюсь, как дура, которой не место в жизни.
Хлопнула дверь.
Злобно решила не вставать, сделав вид, что сплю.
Через пять минут в комнату всунулась его рука, щёлкнула пальцем, махнула призывно. В очередной раз взбесило, что – не пытается…
Встала, оделась, пошла на кухню.
На кухне на столе стоял чайник с травами и кружка. Он – клацал за компом.
Кинула в него мысль «табуретом тебе об голову». Села, налила. Выпила. Горькую смесь трав.
Налила вторую кружку. Подумала, решилась.
Подошла к нему, пялясь в свою кружку.
Дождалась внимания. Спросила, а что вообще с моими таблетками. Отмаякнула, что таблетки и уколы, вроде, надо через каждые четыре или шесть.
Он помедлил. Потом отмаякнул, что у меня печень уже не выдержала бы уколы и встала бы. Потому он дал одну таблетку на семь дней, которая дала мне удар, и дал горсть еды и кружек.
В кружке было уже отпито половина. Потому – не расплескалось. Когда рука начала подёргиваться в бешеном желании заколотить ему кружку в лицо кусочками.
Я – сдержалась… почти без рывков, почти плавно, поставила кружку. Сходила в комнату. Принесла бумажку с расчетами стоимости услуг. Спросила, где тут та одна таблетка.
Ну, он ткнул в «БИР 7 скобка кл скобка 40 руб». И произнёс:
«Бустер иммунитета и регенерации, семь суток».
А я – зависла, подрагивая. Понимая, что такое «кл».
То есть, что я сама, как дура, вытащила из него заявление, что он намыл мне попу, а потом засунул туда этот самый «БИР 7». Само собой, рассмотрев. И ему разве что вслух осталось мне это сказать, дабы окончательно.