<4D6963726F736F667420576F7264202D20D4E8EDCFEEF0F2C0F0F2F3F02DD2EEEAE8EE2E646F63>

Ходя по палубам, я забежал на минуту в свою каюту за папиросами, которых, увы, не

нашел, так как от моей каюты и соседней с нею остались одни ошметки и громадная дыра в

борту. Чувствуя все-таки желание курить, я забежал в каюту командира, где бесцеремонно и

набил свой портсигар. Его каюта была цела, но адмиральский салон был исковеркан: стол

разбит, в левом борту дыра такая, что тройка влезет; 47-мм орудие этого борта лежало у

стенки правого, вместе с двумя бесформенными трупами комендоров, из которых один

представлял из себя почти скелет, а другой был разрезан пополам.

Временами сверху приходили различные и противоречивые известия, так как бой

сместился, наш отряд в нем участия не принимал, и ничего было не видно толком. Похоже

около того времени прибилась к нам подбитая в корму и изрядно осевшая в воду «Победа»,

она не могла угнаться за двумя другими «пересветами», которые быстро от нас отрывались…

Внизу было неважно: носовой отсек на батарейной палубе был залит до главной носовой

переборки, которая пучилась и пропускала в швах; носовые погреба на метр залились водой,

но оттуда ее успевали откачивать. Переборку укрепляли, чем могли, ставя подпоры. Вода

текла уже по жилой палубе, просачиваясь через переборку. Трюмный, гидравлический и

минный механики и старший офицер старались укреплять ее: тащили еще бревна, плотники

здесь же делали клинья, шла спешная и лихорадочная работа.

Пожар батареи через час полтора после начала прекратился совершенно. Вероятно сам

по себе, так как больше было нечему уже гореть. На палубе валялись выгоревшие патроны и

пустые гильзы, стенки и борта были черны; на них и с подволока свисали в виде каких-то

обрывков проволок обгоревшие провода. Шестидюймовые пушки совершенно черные

угрюмо молчали, и около них хлопотали обгоревший плутонговый командир лейтенант Буш и

мичман Блинов с несколькими комендорами. Семена Федоровича явно лихорадило, поскольку

ожоги у него на лице, шее и руках были весьма обширны, однако никакие уговоры уйти вниз

не действовали. Противоожеговую мазь и бинты наложили ему тут же, сами комендоры.

Благо индивидуальные пакеты и аптечки были под рукой - опыт «Рюрика» у Кадзимы был

учтен. Но выглядел он сейчас в белой чалме и с бинтами на руках весьма импозантно.

Артиллерийские офицеры и их подчиненные старались силой расходить ручные

подъемные и поворотные механизмы, что пока им не удавалось, так как медные погоны от

жары покоробились и местами оплавились. От сильного напряжения в течение нескольких

часов я приобвык и стал мало чувствителен к окружающей обстановке, так что несколько

обгоревших до костей трупов в батарее не производили почти никакого впечатления, и я

спокойно спотыкался и наступал на них. Затем я опять вернулся вниз к своим турбинам и

динамо-машинам.

В офицерских отделениях лежали раненые, человек 40, стонали, и около них хлопотали

добровольцы из команды, под руководством подшкипера, который самостоятельно принял

как бы роль выбывших из строя докторов. Оба доктора лежали рядом и, хотя и пришли в

сознание, но были пока так слабы, что не могли двигаться. В почти таком же положении

находился лейтенант Овандер, около него хлопотал какой-то сердобольный телеграфист.

Поговорив с Эдуардом Эдуардовичем и перебросившись несколькими словами с докторами и

с некоторыми ранеными из команды, чтобы их ободрить чем-нибудь, я сообщил, что бой пока

кончился, все в порядке, и мы идем в Порт-Артур хорошим ходом - небольшая ложь, но мне

хотелось сделать что-нибудь приятное им, так как жалко было смотреть на сморщенные,

покрытые желтой пылью пикриновой кислоты лица.

Потом я зашел в кормовое подбашенное отделение 12" орудий, где застал прислугу

подачи в столь же спокойном настроении, как и их командира башни - лейтенанта Владимира

Ивановича Залесского. Они деловито производили подачу, причем старый запасной

квартирмейстер хриплым монотонным голосом обещал кому-то "побить рожу", если он будет

еще трусить. Мне так было приятно присесть на несколько минут около этих спокойных

людей и переброситься с ними несколькими словами.

Вскоре стало очевидным, что удалось, наконец, нашим трюмным не только взять

затопления под контроль, но и начать понемногу откачиваться. Нос наш даже несколько

приподнялся: старший офицер Ивков сказал, что пластырь, кажется, прилег удачно, после

того, как удалось срубить мешавший сетевой выстрел.

Потом была сыграна минная атака, и я выбежал наверх. Но оказалось зря, японские

крейсеры и миноносцы обгоняли нас справа и далеко впереди, причем совсем не выказывали

намеренья нападать. В виду у нас пока еще был и транспортный караван, а с ним три наших

крейсера. Они, по-видимому, только что бились с японцами, «Мономах» здорово горел. Но