подставиться под торпеды этих москитов… Да еще днем, имея полную свободу маневра. Все-
таки, это несправедливо… Так не хотелось упускать хвост Того и вставать к миноносцам
кормой. И вот… Да, за ошибки всегда приходится платить».
Командир «Памяти Корейца» был уверен, что его замыслу никто помешать не сможет.
Он прекрасно понимал, что из пяти с половиной сотен членов экипажа на момент утопления
крейсера в живых останется человек триста – от силы четыреста. Если повезет. Понятно, что
кто-то не успеет или не сможет вовремя подняться на верхнюю палубу, кого-то уже на ней
достанет осколок снаряда, ведь японцы так и не перестали обстреливать его корабль. Но это
не меняло главного: снять всех на три маленьких кораблика, да еще и за столь короткий
промежуток времени, - шансов не много. И кого-то неизбежно засосет водоворотом. Кого-то
пояса вытянут из бездны живым, а кто-то повстречается в этой крутящей пучине с обломками,
всплывающими с крейсера. Как хрупок, все-таки, человек…
Значит, ему, как командиру корабля, который ОБЯЗАН покидать корабль последним,
уходить с него тоже нельзя. Иначе он не сможет потом смотреть в глаза другим офицерам
флота. Примерно это он и сказал поднявшемуся на мостик Франку, который в своей извечной
манере не выпуская папиросу изо рта сначала пошутил, "что его не оставляет чувство, что все
это с ним уже было". Ответ Беляева был лаконичен:
- Не пора ли и Вам направляться к «Бдительному»? Из машинных и котельных ушли,
кстати, все?
- Живые - все.
- Славно. Ступайте же… С Богом.
- Вы уверенны, что это правильно? - невинно поинтересовался у командира Франк,
прислонившись как и Беляев к броне рубки и держась за поручни мостика – из-за
нарастающего крена стоять на ногах было все труднее.
- Знаете, Валерий Александрович, - отозвался Беляев, для которого вторая за год гибель
вверенного ему корабля, снова сопровождающаяся потерями в команде, очевидно стала
слишком большим потрясением, - Прекратите мне эту волынку тянуть! Я приказываю Вам
покинуть корабль. Это ко всем относится, господа, - обратился он к паре мичманов все еще
остающихся на мостике, - Не успеете на истребитель, затянет в водовор…
На палубе разорвался очередной шестидюймовый снаряд с «Хацусе», своими осколками
проредивший толпу спасающихся матросов и заставивший пригнуться на мостике четверку
офицеров. Подняв головы, мичмана увидели стоящего над бесчувственным телом Беляева
Франка. В руке он сжимал полуметровый обломок дубового поручня мостика. Вырванный
железными пальцами богатыря кусок дерева весил не менее трех килограмов. Конец этой
импровизированной дубинки был испачкан чем-то красным, подозрительно совпадавшим по
цвету с пятном, которое быстро набухало на тыльной стороне фуражки лежащего ничком
командира «Памяти Корейца». Франк, под оторопелыми взглядами молодых офицеров,
обеспокоенно склонился к лежащему командиру.
- Я не переборщил часом? Рука то у меня тяжелая, да и нервы сейчас ни к черту, -
проворчал он, проверяя пульс у командира. Убедившись в том что тот дышит, он повернулся
к мичманам, - Так, господа-товарищи офицеры… Если кто-то из вас, хоть когда, хоть кому
кроме своих внуков расскажет, что это НЕ прилетевший от взрыва обломок контузил
командира... Пусть прыгает за борт прямо сейчас, ясно? Предлагаю еще колосник к ногам
привязать, подскажу где лежит по дружбе, чтоб не мучать лишку. А то во второй раз я
действительно могу чуть-чуть и переборщить с силой удара...
Для верности Франк покачивал куском поручня в такт своим словам, что безусловно
придавало им дополнительную вескость.
- А почему внукам можно, - не понял молодой штурман, прибывший из Севастополя на
замену старого, получившего под свое командование вспомогательный крейсер «Обь», - и что
нам теперь… делать?
- Если вы, даст бог, доживете до внуков, то тогда уже можно будет рассказать о "делах
давно минувших дней". И Беляеву, и мне, уже точно будет все равно, так как нас просто в
живых не будет к тому моменту, - объясняя ситуацию Франк легко, как пушинку, подхватил
тело командира на плечо и бегом понесся с мостика вниз по трапу, - А командира мы, как он и
приказал, эвакуируем в первую очередь. Как "раненого, находящегося в бессознательном
состоянии". В чем вам бы неплохо мне помочь господа, быстренько прихватите вахтенный
журнал и догоняйте…
В носовой башне тонущего крейсера тоже ругались. Диких убеждал молодого Тыртова,
что спускаться в погреба башни - самоубийство. При попытке передать приказ "выходить
наверх и спасаться" по переговорной трубе, из ее амбушюра забила вода. Тыртов удивился,
как она из затопленного погреба смогла подняться на 10 метров вверх, и чуть было не кинулся
вниз, спасать вверенный ему личный состав погребов башни. Но сохранявший хладнокровие