О, еще бы мне не помнить. И Вильхельмо знает об этом, ведь сам купил меня у кровожадной сучки, которая измывалась надо мной почти год. «Слишком опасен», — сказала она именитому покупателю и честно снизила цену. Поэтому байки об убытках по моей милости Вильхельмо может рассказывать самому себе на ночь.
— Ну что? — Он наклоняется еще ниже. — Согласен?
— Я не буду. Больше. Убивать, — слова вырываются из пересохшего горла сами собой.
Вильхельмо качает головой и подает знак палачу. Вскоре тело оказывается скрученным в унизительной рабской позе: колени и лоб упираются в пол, спина выгнута дугой над деревянной подставкой. Еще немного, и мозг взрывается болью, когда на разодранную плетью кожу вываливают пригоршнями размокшую морскую соль. Сознание из последних сил пытается держать тело в узде и запрещает дергаться, но получается плохо.
— Нравится? — где-то над ухом витает мерзкий голос Вильхельмо. — Только скажи «да», и вместо соли будет заживляющее масло.
Сломанные ногти скребут по полу, дыхание с шумом вырывается из легких, но я не издаю ни звука.
Вильхельмо не останавливается. Заставляет распять меня лицом вверх на пыточном столе. Сам наносит на груди и животе длинные порезы острым ножом. Бередит раны пальцами — ему это нравится. А затем велит капать сверху кипящим свечным маслом.
В какой-то момент боль перестает ощущаться, сознание будто рвется на части, выбрасывая чувства в небытие. Остается лишь ненависть. И к ней примешивается нестерпимая жажда смерти. Я уже слишком заждался, дальше так жить невыносимо. Умереть на Арене — лучший выход, в этом хозяин прав. Но Вильхельмо меня раскусил и не хочет, чтобы я просто стоял и ждал смерти, как во время прошлого поединка. Он хочет видеть, как самый свирепый бойцовый раб Кастаделлы борется за свою жизнь на потеху алчущим зрелищ господам.
Утяжеляя кошелек владельца.
— Он впадает в беспамятство, приведите его в чувство.
Поток воды выливается сверху, принося телу неожиданное облегчение. Рот жадно ловит холодные капли: от жажды давно горит горло.
— Ничего, сейчас станешь сговорчивым. Помнишь, я предлагал тебе женщину? Самое время согласиться, иначе вскоре ты сможешь о них только вспоминать.
По приказу Вильхельмо с меня сдергивают набедренную повязку. Мозг реагирует вяло: понимание, смутное сожаление, готовность к новой боли, желание умереть.
— Я оскоплю тебя, — шипит Вильхельмо на ухо. — Как тебе это, Вепрь? У тебя еще есть время сказать «да», поторопись.
Истерзанная грудь поднимается и опускается. Мышцы привычно напрягаются, когда к сжавшейся плоти внизу прикасаются холодные щипцы. Вильхельмо не шутит.
— Господин, — встревоженно шепчет лекарь, — кровопотеря может убить его. Я могу не справиться…
Вильхельмо недовольно хмурится и подает бровью знак палачу. Тот отступает. Съежившаяся плоть еще не верит в свое спасение. Почему они не могут просто убить меня? Я согласен даже на мучительную смерть, только бы поскорей.
Внезапно лицо Вильхельмо озаряется.
— Приведите мальчишку!
От прикосновений чужих пальцев тело привычно каменеет, но его всего лишь освобождают от пут. Заставляют слезть со стола, ставят на колени, снова вздергивают за запястья. Сердце бешено колотится в нехорошем предчувствии. Вскоре оно подтверждается: в пыточную вводят испуганного подростка в одной лишь набедренной повязке. Аро. Его зовут Аро.
— Кажется, это твой любимчик? — усмехается Вильхельмо, кончиком хлыста приподнимая мне подбородок. Заставляя смотреть на мальчишку. — Я знаю, что ты взял его под свое крыло и не дал своим братьям развлечься как следует. Они до сих пор злы на тебя, это мне тоже известно. Что, если я сейчас отдам его им? И заставлю тебя смотреть?
Мальчишка всхлипывает и умоляюще смотрит мне прямо в глаза. Не смеет молить о пощаде — знает, что будет наказан. Нет сил выносить мольбу в широко распахнутых детских глазах. Зубы скрежещут: у меня все еще остались уязвимые места.
— Я согласен. Не трогайте парня.
Вильхельмо склоняется близко к моему лицу, вкрадчиво уточняет:
— Ты будешь драться как следует?
— Да.
— Учти, если обманешь, твой любимчик…
— Я сказал «да».
— Превосходно, — улыбается Вильхельмо и делает знак лекарю. — Займись им как следует, у нас мало времени. Он должен быть готов к Бою.
Когда она была еще девочкой,
Она ждала, что для нее будет открыт весь мир.
“Coldplay”, “Paradise”
Ступить на твердь пристани после столь долгого путешествия через океан было истинным удовольствием. Соленый запах морской воды, казалось, намертво въелся в одежду, в волосы, в кожу, в самое нутро, поэтому здесь, в огромном порту Кастаделлы, я его почти не ощущала. В ноздри ударила настоящая мешанина из непривычных запахов: аромат свежей корабельной смолы; навязчивые нотки дыма, смешанного с пряно пахнущим варевом — неподалеку, прямо за пристанью, в огромных полукруглых чанах готовилась уличная еда; терпкий запах мужского пота от снующих туда-сюда носильщиков и сходящих на берег матросов; резкий смрад гниющих рыбных потрохов. Однако в этот одуряющий чад тонкой нитью вплетался аромат нагретого солнцем камня и диковинных южных цветов.