4ec756ed4b403cd2f45a6d0b297e3a21

— Джай… прошу… помолись за его жизнь…

Я видела, как шевелились губы Лей, как мягко светились ее глаза, но ответа уже не слышала, мгновенно провалившись то ли в лихорадочное забытье, то ли в спасительный сон.

Если бы кто-нибудь спросил меня, чего я не люблю больше всего на свете, я бы ответил: валяться без дела, выздоравливая после ранений. Гидо заштопал меня добротно, как и всегда, и когда миновал период, которого он опасался, и меня отпустила лихорадка, с его усталого сморщенного лица сошло выражение вечного беспокойства.

— Наверное, твоя мать заговорила тебя от смерти при рождении, — ворчливо произносит он, сняв повязки и осматривая свежие струпья на ранах. — Заживает как на собаке. Мало того, что меч не задел почку, так еще и ребра целы. И никаких тебе внутренних кровотечений, да хоть нагноения!

— Тебя бы порадовало, если бы было наоборот? — выжимаю из себя ухмылку.

— Меня бы порадовало, если бы ты наконец прекратил драться. Тебе тридцать лет, куда тебе тягаться с молодыми?

— Но я победил! — не могу сдержать некоторого самодовольства.

— И снова слег в постель, — ворчит Гидо, смазывая мне раны вонючей мазью. — Благодари Творца, глупый хвастун, за то, что он не покинул тебя на поле боя.

— Я лучше поблагодарю Смерча за ошибку, а тебя за умение исцелять.

— Мальчишка! — гневно сверкает глазами Гидо.

— Ты только что говорил обратное, — напоминаю не без досады. — Как остальные?

— Живы, — коротко отвечает старик, сердито поджав тонкие губы. — Твой побежденный уже вовсю лупит мечом столбы на площадке, а тебе еще лежать и лежать. И как ты только умудряешься так побеждать?

— Может, перейдешь к нам? — интересуюсь вкрадчиво — и уже не в первый раз. — Зачем тебе оставаться у Вильхельмо? Донна Вельдана будет платить тебе не хуже, а работа та же.

Гидо вздыхает, устало потирая виски.

— Не могу. Ты знаешь, сколько жизней зависит от того, насколько и быстро и грамотно лекарь может оказать первую помощь? Вы там, на Арене, рубите друг друга на куски, не имея ни капли жалости. А если Вильхельмо наймет вместо меня не лекаря, а мясника вроде Сальвадоре, у многих парней не останется шансов.

Я недовольно хмурюсь, но не могу не признать, что Гидо прав. Я еще не встречал за годы мытарств на юге лекарей, столь преданных делу, как предан ему этот несгибаемый старик. Что говорить — не раз он и меня собирал по кусочкам, упрямо выдирая из самого преддверия пекла… А чего стоит жизнь бойцового раба, которому на роду написано живописно погибнуть на Арене, в усладу жадных до крови взоров благородных господ?

— Ну что ж, оставлю тебя на попечение этой девушки, Лей. На диво смышленая молодая особа. Не будь она рабыней, из нее могла бы выйти недурная сестра милосердия.

— Мы все могли чего-то стоить, не будь рабами, — недовольно морщусь, когда Гидо вновь спеленывает меня повязками.

— Ах да, чуть не забыл! — спохватывается старик и с сухим щелчком бьет себя ладонью по лбу. — Мне прислали странную записку. И на ней твое имя. Ума не приложу, что это может быть и кто ее написал.

Мое сердце на миг останавливается в странном предчувствии. Выдохнув, я протягиваю руку и хватаю клочок плохо выделанной бумаги, где тонким углем выведены смазанные знаки. Большей частью цифры и символы тайного пиратского шифра. Не без труда понимаю, что означает записка. Дюжина рабов и пять аркебуз по весьма привлекательной цене будут дожидаться меня не дольше месяца в месте, зашифрованном в виде широты и долготы. В координатах цифры переставлены определенным образом — так, чтобы случайно обнаруживший записку свидетель ни за что не догадался об истинном смысле послания. Надеюсь, я сумею правильно растолковать эти цифры.

— Благодарю, — дрожащими пальцами сворачиваю записку и сжимаю в ладони. — Это добрые вести.

— От кого? — тусклые глаза Гидо вспыхивают надеждой. — От твоих родных? Тебя собираются выкупить?

— Нет, — задумчиво качаю головой. — Это послание от старого приятеля. Благодарю, что передал его.

Вскоре Гидо покидает меня в некоторой растерянности, и на его месте появляется Лей. Выполняя распоряжения лекаря, расставляет на столе приготовленные отвары и заставляет выпить один из них.

— Как здоровье госпожи? — интересуюсь будто бы невзначай.

— Улучшается, вопреки твоим стараниям, — глаза дикой кошки вспыхивают недобрым огнем. — Скоро ей разрешат вставать с кровати.

Пропускаю мимо ушей колкий выпад.

— Она все еще злится на меня?

Мне в самом деле важно знать, насколько сердита на меня Вель. Лишь когда я в горячечном бреду узнал, что ей стало плохо во время боя, до меня дошло, какую глупость я совершил. Она могла от волнений потерять сына! Самую большую ценность, которая у меня появилась. Но ведь кто бы мог подумать, что она так разволнуется!

— Сдался ты ей! — раздраженно ворчит Лей, уходя от ответа. Но, призадумавшись, все-таки сообщает: — Не знаю. Она почти все время молчит. Делает вид, будто слушает, когда я ей читаю, а сама думает о своем.

Я пытаюсь представить, о чем может думать Вель, прикованная к постели, и теряюсь в догадках.

Помолчав и взглянув на меня искоса, Лей добавляет: