4ec756ed4b403cd2f45a6d0b297e3a21

— Слышал, что он сказал? Я здесь теперь главный!..

Ярость постепенно уходит, сменяясь вдруг навалившейся усталостью. Я понимаю, что подобное сейчас может происходить повсеместно… Численности людей Зверя не хватит, чтобы охватить все господские дома и успокоить опьяневших от жажды мести рабов… В ближайшее время, пока еще можно предотвратить несчастья, я должен лично объехать все без исключения дома горожан.

Ударив бока лошади стременами, вновь поворачиваю в сторону дома Ледесмы. Еще квартал — и знакомая мне вилла открывается взору. Однако в тот же миг мои глаза вылезают из орбит от увиденного. Нет, этого не может быть…

Лошадь, почуявшая близость крови, шарахается и мотает головой, пытаясь укусить поводья и натянувшую их руку. Я вновь спешиваюсь, не глядя передаю конец узды кому-то из людей, молча толпящихся перед поместьем, и подхожу ближе к высокому кованому забору, сплошь заплетенному диким виноградом. У забора кто-то приколотил крест-накрест два длинных неотесанных бревна, а на этих бревнах, обнаженная и окровавленная, распята сама хозяйка поместья, Эстелла ди Гальвез.

Удивительно, но она все еще жива. Я подхожу к ней медленно, немой от изумления, и не могу поверить тому, что вижу. Оставшийся целым единственный глаз смотрит на меня без привычного кровожадного предвкушения, и даже без превосходства. По ее изрезанному, истерзанному телу то и дело пробегает судорожная дрожь — дрожь боли и ужаса. Языка нет, и она бессвязно мычит; вокруг некогда красивого рта запеклась кровавая корка.

Наверное, я должен испытывать злорадство. Наверное, жажда мести, которая обуревала меня в те бесконечные полгода мучений и издевательств, когда я был ее рабом, теперь должна быть удовлетворена.

Но я не чувствую ничего, кроме животного ужаса и нелепого, неправильного, глупого сострадания.

Наверное, мне стоило бы сказать ей что-то напоследок. Нечто торжествующее, нечто, что доставило бы ей еще большую боль, чем та, которую она сейчас ощущает.

Но вместо этого я дрожащей рукой достаю из ножен меч и одним движением погружаю во все еще живое сердце.

Поняла ли она перед смертью, за что поплатилась?..

Некоторое время наблюдаю за тем, как жизнь покидает искалеченное тело Эстеллы ди Гальвез, а затем поворачиваюсь к окружившим поместье бывшим рабам и окидываю их мрачным взглядом. Не могу их винить, но и оставаться безучастным к содеянному тоже не могу.

— Где Энрике Ледесма?

— В доме, ожидает своей участи, — отзывается один из них.

— Я запрещаю причинять ему вред. Вскоре его будет ожидать гражданский суд, до тех пор он должен находиться под арестом. Живым и невредимым!

Они возвращают мне столь же мрачные взгляды, полные слепого упрямства.

— Это, — я киваю себе за плечо, понимая, что просто не в силах повернуться и посмотреть на кошмарное зрелище еще раз, — последняя смерть, которая сходит вам с рук. Снимите тело и позвольте мужу похоронить ее.

Не оборачиваясь, забираю поводья и вскакиваю на коня.

Сердце начинает бешено колотиться от тревоги. Что с красавчиком Адальяро? Жив ли он или уже скончался от смертельной раны?

И что с Вель и детьми?

Это было до странности непривычно — видеть мужа мирно лежащим в каменном гробу фамильной усыпальницы. Мрачные продолговатые ложа из сероватого мрамора располагались в определенном порядке: в отдалении, у торцевой стены, покоились останки главы семьи, дона Алессандро. Рядом с его гробом находился другой — пустующий, который наверняка был приготовлен для Изабель. В ногах у дона Алессандро нашел покой его старший сын, Фернандо. Поскольку первенец дона Алессандро и Изабель умер неженатым, место рядом с ним теперь занял младший брат. Мне вдруг подумалось: а куда же положат меня после кончины? Свободного пространства рядом с гробом Диего оставалось не так-то много…

Надгробие пока не успели соорудить. Мне стоило невероятных усилий выторговать подобающий гроб у гробовщика — его услуги сегодня пользовались у горожан необычайным спросом, — нечего было и надеяться на быстрое изготовление надгробия… А уж бледного как смерть падре мне пришлось тащить в поместье чуть ли не силком, под градом проклятий остальных прихожан: к церкви стекалось пугающее количество убитых горем жителей Кастаделлы, чьи близкие и родственники погибли во время внезапного бунта рабов.

Отпевание состоялось до неприличия быстро. Падре срывающимся голосом прочитал над телом Диего, лежащим в открытом каменном гробу, положенные молитвы, осенил благословляющим знамением Изабель, меня и детей и отбыл восвояси, сославшись на крайнюю занятость — впрочем, в этом он не погрешил против истины.

Изабель проводила его потерянным, равнодушным взглядом. Она сама напоминала каменную статую — из тех, что в вечном молчании окружали последние пристанища семьи Адальяро. Лицо посерело, черты его заострились, в остановившихся черных глазах застыла невыразимая скорбь.

— Мамочка, почему папочка так долго не просыпается? — дернула меня за рукав притихшая было на время обряда Габи.

Изабель вздрогнула, я буквально кожей ощутила пронизавшую ее боль.