4ec756ed4b403cd2f45a6d0b297e3a21

Не говоря больше ни слова и не обращая внимания на мои протесты, он схватил меня за руку и буквально выволок за ворота. Вуна близ кареты не оказалось, дверцу передо мной услужливо открыл один из повстанцев. Забравшись внутрь, я вновь ощутила тошнотворный запах крови, хоть и не такой отчетливый, как прежде. С безотчетным страхом посмотрев на сиденье, где сегодня умер Диего, я заметила, что кто-то из домашних слуг постарался привести в порядок пурпурный бархат, отчистить его от багровых пятен. Видимо, получилось не слишком хорошо, поэтому поверх сиденье застелили плотным гобеленовым покрывалом.

К счастью, Джай не потерял совесть настолько, чтобы соваться вслед за мной в карету. Сквозь прореху в задернутых занавесках я увидела, как он поспешно облачился в принесенную молоденькой рабыней одежду, заново затянул вокруг пояса перевязь меча и вскочил на коня.

Я плотнее задернула занавески, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Когда карета остановилась, Джай спешился, открыл дверцу и предложил мне руку, чтобы помочь выбраться, но я проигнорировала ее. Подобрав юбки и опираясь на бортик, выбралась наружу сама.

Он смолчал, но от меня не укрылось нервное движение плеча, означавшее крайнюю степень недовольства. В таком же молчании меня повели по прохладным коридорам мраморного здания с высокими потолками и резными круглыми колоннами. Впереди уверенным шагом шел Джай, одетый теперь в рабскую одежду — груботканую холщовую рубашку и просторные штаны — и обутый в простые истертые сандалии. Однако прямая осанка, горделивая посадка головы и свободный разворот плеч выдавали в нем многолетнюю военную выправку.

Поразительно, как он преобразился. Если раньше он пытался создать видимость покорности, лишь время от времени источая скрытую угрозу, то теперь от него веяло самой настоящей опасностью и беспощадностью. В самом деле, я ничего толком не знала о нем…

А теперь и не хотела знать.

Позади нас вышагивали вооруженные повстанцы — такие же бывшие бойцовые рабы, как и Джай, разве что смуглая кожа выдавала в них уроженцев южных земель.

Я совершенно запуталась в лестницах, переходах и длинных коридорах, которые то и дело сменялись круглыми залами: с роскошной мебелью, сводчатыми альковами, зимними садами и даже бассейном. Удивительно, как Джай здесь ориентировался? Сомневаюсь, что он бывал в Сенате до сегодняшнего дня…

Внезапно он остановился, с глухим звоном извлек из ножен меч и толкнул широкую тяжелую дверь. Шагнув внутрь первым, он быстро осмотрелся, а затем позволил войти мне. Помещение оказалось не таким уж большим: почти все его убранство составлял массивный овальный стол из белого дерева, за которым в удобных бархатных креслах с мягкими подлокотниками сидели восемь человек. Пятеро поникших и угрюмых мужчин, один совсем зеленый юнец и две женщины — перепуганные и заплаканные. Все они были мне хорошо знакомы, не далее как сегодня я почти всех видела на Арене, и все же я едва их узнавала. Исключение составлял мужчина средних лет, сидевший в отдалении за письменным столом и отчаянно пытавшийся слиться со стеной — его я никогда прежде не видела. Должно быть, писарь на службе у законников…

С некоторым облегчением я отметила, что супруг Лауры и добрый друг Диего, Пауль Эскудеро, жив — и даже, похоже, не ранен. Дон Леандро Гарденос, человек почтенного возраста и довольно либеральных взглядов, которому я всегда невольно симпатизировала, также был жив и невредим.

Зато присутствие донны Бланки Гарриди, донны Доротеи ла Калле и молодого Стефана ди Альба красноречиво свидетельствовали о том, что почтенные доны Эстебан, Алонзо и Марио мертвы. В голове пронеслась довольно странная мысль, что о кончине именно этих донов я не стала бы слишком сожалеть: уж очень ярыми приверженцами радикальных взглядов они были и отличались особой жестокостью по отношению к рабам. Вслед за этой мыслью явилась и другая, заставившая меня нахмуриться: погибших донов объединяло еще кое-что… но голос Джая прервал мои размышления:

— Господа сенаторы, прошу поприветствовать донну Вельдану Адальяро. Теперь вы можете начинать.

— Ох, моя дорогая, — поднялся со своего места дон Леандро, подошел ко мне и по-отечески сердечно заключил в объятия. — Мне так жаль. Смерть Диего — большая утрата для всех нас.

— Нам всем жаль, — мрачно произнес Пауль, и его черные глаза метнули молнии в сторону Джая. Словно бросая ему вызов, Пауль тоже покинул свое место, обошел вокруг стола и церемонно поцеловал мне руку.

За овальным столом поднялся приглушенный ропот, но тут же стих, когда мои конвоиры позади захлопнули дверь. Господа вновь заняли свои места, я же примостилась в пустующее — между донной Доротеей ла Калле, то и дело прикладывающей белоснежный платок к покрасневшим глазам, и доном Леандро Гарденосом. Напротив меня оказался перепуганный до смерти юноша, новоиспеченный сенатор ди Альба. Я с гадким чувством неприязни припомнила, как он расстреливал из лука живого человека, превращенного в тренировочную мишень.