4ec756ed4b403cd2f45a6d0b297e3a21

— Это бедные люди, у которых богатые господа отобрали свободу. Но теперь в Кастаделле рабов нет, только свободные граждане. Так что не слушайте бабушку и доедайте-ка свой обед.

— А Джай тоже был рабом?

— Был. Но теперь он не раб.

— Значит, поэтому он ушел, — Габи огорченно опустила взгляд и поболтала в супе ложкой.

Я откинулась на спинку стула и с нежностью посмотрела на светлые кудряшки дочери.

— Все очень сложно, Габи. Когда-нибудь, когда ты повзрослеешь, я расскажу тебе все, и ты поймешь. Но не сейчас.

После обеда я ожидала, что у приготовленной Вуном кареты обнаружу Джая, но и на этот раз ошиблась: уже второй день подряд никто не сопровождал меня в Сенат.

И только в зале заседаний, когда я прислушалась к возбужденному разговору господ сенаторов, до меня дошло: в Кастаделлу нагрянула беда.

— Им не выстоять! — возбужденно уверял остальных Хуан Толедо. — Армия псов будет разбита наголову! И какими глазами тогда посмотрят на нас почтенные сенаторы Саллиды? Как мы будем оправдываться за все те законы, которые успели напринимать в так называемом свободном городе?

— Нам нечего стыдиться, — сохраняя видимое хладнокровие, отвечал дон Леандро. — Военные силы Кастаделлы были истощены на момент мятежа рабов. Что до законов, всегда можно отменить их и принять новые…

— О чем вы говорите? — вмешалась я, нахмурившись. — Мы не станем отменять законы и возвращать в Кастаделлу рабство!

— Нам придется, донна Адальяро, — озабоченно вздохнул дон Карлос Лидон. — Если регулярные войска подавят мятеж и отвоюют Кастаделлу, едва ли нашему Сенату позволят продолжать собственную политику.

— Мы должны выслать парламентеров! — продолжал горячиться дон Толедо. — Мы должны дать понять властям Саллиды, что не имели ничего общего с самоуправством рабов!

— А как же переговорщик, отправленный в Аверленд? — воскликнула я, чувствуя, как от гнева пылают щеки. — Если нам пришлют военную помощь с севера, как вы будете объяснять, что сами отправили дипломатическое письмо?

— Его отправили вы, донна Адальяро, — вкрадчиво напомнил дон Толедо.

— Но подписало большинство здесь присутствующих сенаторов! Вы не можете играть судьбами людей, будто разыгрывая партию в шахматы!

— В любом случае, от нас теперь мало что зависит, — развел руками Пауль. — Дождемся, чем решится бой мятежников и регулярных войск Саллиды.

— Армия… уже здесь? — выдохнула я, проговаривая очевидное.

— Здесь. И теперь мы можем лишь молиться, чтобы мятеж был подавлен.

Восхождение на высоту в три четверти мили дается мне нелегко: сказываются изнуряющая жара и отсутствие необходимой сноровки. Но оно того стоит: обзор отсюда открывается превосходный. Вместе со Зверем, Жало и Акулой удовлетворенно наблюдаю за тем, как в просторной западной долине, раскинувшейся между неприступной скалистой грядой с севера и морским побережьем с юга, боевым порядком перемещаются батальоны повстанцев. Да благословенны будут боги, устроившие Кастаделлу в столь закрытом и нелегком для захвата месте!

— Почему ты думаешь, что они угодят в ловушку? — задумчиво почесывает в затылке Жало.

— Делаю ставку на их самонадеянность, — отвечаю я, щурясь и прикрываясь ладонью от солнца. — Разведчики насчитали не более трех тысяч солдат, а это может означать две вещи: либо они и вправду считают нас кучкой безмозглых недотеп, либо это все, что они сумели наскрести без ущерба границе с Халиссинией.

— Тем не менее, три тысячи — это почти вдвое больше, чем нас, — хмурясь, замечает Зверь. — И они наверняка лучше оснащены и вымуштрованы.

— А ты думаешь, почему я добивался дисциплины в наших рядах? — вставляю не без издевки. — Итак, еще раз повторим наши действия. Как только дозорные на вершинах гор замечают войска противника — дают нам знать сигналом горна. Три сотни пехотинцев под моим началом составляют главное боевое ядро и остаются в долине, принимая на себя первый удар. Сзади нас прикрывает малая кавалерия. Когда все батальоны врага подтянутся в долину, со стороны горной гряды должны ударить баллисты и аркебузиры, чтобы внести сумятицу в строй противника. За это отвечаешь ты, Зверь.

На татуированных скулах моего друга и соратника играют желваки, но он молча кивает.

— Жало дожидается, когда ряды саллидианцев расстроятся и начнут тесниться к югу, и только тогда выводит в бой большую кавалерию, разделенную на три роты. Ловушку захлопнет Акула, затаившийся в предгорье. И вот тогда твои люди, — вновь киваю на Зверя, — на канатах обрушиваются сверху, добивая врага. Вопросы?

 — Только один — зачем тебе соваться в самое пекло? Ты — командующий войском и не должен подставлять себя под удар.

Я знаю, что Зверь прав, но гребаное честолюбие не позволяет мне мыслить разумно. Слишком давно я не ощущал вкуса настоящей битвы — он хрустит на зубах пустынным песком, блуждает в крови неутоленным зудом, врывается в ноздри вместе с дыханием. Это первый и пока мой единственный бой, в котором я выступаю в роли полководца.