5

«Ты довольно атлет», - прокомментировала Кинселла, когда он повернулся к Мэтту, чтобы подойти к столу, и кресла Электры держались у бассейна.

«Не совсем, я плаваю». Мэтт скривился от его автоматического самоуничижения, схватил полотенце с подножия старинного кресла и последовал за ним. «Я не считаю боевые искусства легкой атлетикой».

«Дисциплина».

Мэтт пожал плечами, не утруждая себя упоминанием своего любимого слова, медитации.

«Я не вижу, что нам есть о чем поговорить», - сказал он. Затем он сел, капал и вытирал ручейки, прячась по его лицу, желая, чтобы он мог надеть свою одежду.

Казалось, что сомнительный взгляд Кинселлы практиковался. Маг был актером так же, как и все.

«У нас есть что-то общее», - сказала Кинселла. «Нет», добавил он быстро, так как Мэтт поддерживал такую ??прохладную, настолько эффективную, что он мог чувствовать, что его лицо замерзает, «Храм».

«Я не думал о Храме, - ответил Мэтт так же быстро.

«Позор тебе, - мягко предложила Кинселла. «О ней стоит подумать. Даже когда она уезжает».

«Она отступает или отступает?»

«Наверное, и то, и другое. Не то, чтобы я винил ее. Послушай, ты меня не знаешь … или, скорее, ты ничего не знаешь обо мне, что не вводит в заблуждение, но у нас больше, чем в Храме».

“Такие как?”

Мэтт подозревал, что он наблюдает за мастером обмана на работе - на него. Кинселла должна преуспеть в том, чтобы вывести других людей из равновесия и сохранить их таким образом. Почему Хем был снят, оставив их - одного - один, чтобы противостоять друг другу? Мэтт подозревал, что она и Электра спрятались вместе и знали, что он не должен жалеть ее временного побега. Но последнее, что он хотел обсудить с Максом Кинселла, было Храм, особенно с их самым последним и самым интимным вечером, все еще задерживающимся в его уме, как неопределенный грех.

«Итак, какова наша общая связь?» - осведомился Мэтт, полагаясь на свой самый беспристрастный конфессиональный тон, но больше удивляясь.

«Мертвые люди», - сказала Кинселла с удовольствием и вспышкой кошачьих глаз.

«Мертвые в целом?» - спросил Мэтт, все еще нося маску своего приходского священника, хотя у Кинселлы не было причин знать о ее существовании. «Или специальные мертвые люди?»

«Сколько мёртвых вы знаете?» Кинселла отпрыгнула.

«Несколько. И я думаю, что все мертвые люди особенные».

«Хм, ты, наверное, слышал о моих.

«Я так не думаю».

«Храм не рассказал вам о человеке, который был найден мертвым в обычном кубине в потолке над игровыми столами Голиафа? Найден мертвый той самой ночью, когда я исчез, и ее больше не видно …

до сих пор?”

«Вы можете обнаружить, что ваше собственное исчезновение поражает, но некоторые из нас этого не делают».

«Я тебя утомляю. Жаль. Я вижу, что не знаю.»

«Что ты делал, пока тебя не хватало в действии?»

“Не твое дело.” С харизматически озорной усмешкой.

«И мои мертвые люди».

«Там, где вы, возможно, ошибаетесь, Боло. Я думаю, что наши поздние не связанные смерти могут быть связаны».

«Как вы даже знаете о том, что было со мной связано?»

«Будет ли имя Молина что-нибудь для вас?»

«Она разговаривает с тобой?»

“Она?” Кинселла показалась испуганной.

«Она», - подтвердил Мэтт. «Она хочет допросить вас в худшем случае, вы ее не обязали?»

«Еще нет, но если она является жизнеспособным каналом информации, я вернусь сейчас. Скажем, близость - это все».

«В таком случае я могу понять, почему вы подозреваетесь в смерти Голиафа».

«Не такая близость, - сказала Кинселла. “Мертвец.” Он наклонился назад, пока белый пластиковый стул не уравновешивался под углом гравитации. «Подумай об этом. Шахта в Голиафе пять месяцев назад, твоя в« Хрустальном Фениксе »на прошлой неделе».

«Моя? Твоя? Смерть не признает притяжательной».

Кинселла позволила передним ногам стула привязаться к бетону. «Цифры речи относительны, твой мертвец больше твоей, чем мой. Мой родственник».

“Как ты—?”

«Храм бросил намек, я поднял его и последовал за ним в морг».

«Не технически родственник».

«Многие люди, с которыми мы должны жить, не являются технически родственниками».

«А … отчим».

«Достаточно близко, чтобы сосчитать. Степперы могут быть больными».

«Он не был родителем ни перед чем, кроме своих собственных индульгенций».

Характеристики ртути Кинселлы застыли от некоторых эмоций. Возможно, это было огорчение. «Извините, я не знал, что это так близко».

«Это не так, я не видел его много лет».

Кинселла кивнула, не сомневаясь, подсчитав невысказанные факты и взвешивая, воспитывать их или нет.

«Ты никогда его не увидишь, как выяснилось», - немного усмехнулся он.

«Но я сделал это после его смерти. Может быть».

Кинселла оживилась, как ирландский сеттер, при упоминании перепела. “Почему может быть’?”

«Я не видел этого человека через семнадцать лет. Фактически, я не мог его идентифицировать. Время было тяжело на работе, и смерть закончила работу. Он казался … незнакомцем. Смерть изменила его, его лицо.