5-я волна

Но тогда почему у него нет зеленой подсветки? Те, на улице, подсвечивались, а они были ближе, чем этот. А потом, я думаю, что не важно, зеленым он светится или фиолетовым, или вообще не светится. Он пытается нас убить, и мы не можем пойти дальше, пока его не обезвредим. А мы должны продвигаться, пока тот, убежавший, не привел подкрепление.

– А они умные ребята, – говорит Рингер, словно читая мои мысли. – Надеваешь маску человека, и люди перестают доверять друг другу. Выход один: убивай или убьют тебя.

– Он думает, что мы – это они?

– Или решил, что это не имеет значения. По-другому не выжить.

– Но он стрелял в нас, а не в тех троих, что были перед ним. Почему выбрал не легкие мишени, а ту, по которой нереально попасть?

У Рингер, как и у меня, нет ответа на этот вопрос. Только в отличие от меня она не ставит его на первое место в списке проблем.

– По-другому не выжить, – делая ударение на каждом слове, повторяет она.

Я смотрю на Кекса, он смотрит на меня и ждет, какое я приму решение. Решать тут нечего.

– Можешь снять его отсюда? – спрашиваю я Рингер.

Та качает головой:

– Слишком далеко. Я только что выдала нашу позицию.

Я перемещаюсь ближе к Кексу.

– Останешься здесь. Через десять минут откроешься, чтобы отвлечь его, пока мы переходим на ту сторону.

Глядит на меня наивными, доверчивыми глазами.

– Знаешь, рядовой, вообще-то принято отвечать, когда получаешь приказ от командира.

Кекс кивает.

Я предпринимаю еще одну попытку:

– Отвечают: есть, сэр.

Он снова кивает.

– Отвечают вслух. Не кивком, а словами.

Еще один кивок.

Ладно, я хотя бы попытался.

Когда мы с Рингер возвращаемся к остальным, тело Умпы уже убрано. Его спрятали в какую-то машину. Идея Кремня. Нечто похожее он предлагает всем нам.

– Этот паркинг – отличное укрытие. Я хочу сказать, мы можем пересидеть в машинах, пока нас отсюда не заберут.

– Кремень, в этой группе решения принимает один человек, – говорю ему.

– Ага, и нам что от этого? А, я знаю. Давайте спросим Умпу.

– Кремень, – говорит Рингер, – расслабься. Зомби прав.

– Ага, пока вы вдвоем не попадете в засаду. Тогда ты скажешь, что он ошибся.

– Тогда ты станешь за главного и будешь командовать, – жестко говорю я и обращаюсь к Дамбо: – Присмотришь за Чашкой.

Конечно, если нам удастся оторвать ее от Рингер. Чашка снова прилипла к ее ноге.

– Не вернемся через тридцать минут – значит не вернемся вообще.

59

Бензовоз сгорел до покрышек. Мы садимся на корточки у пешеходного входа в паркинг. Улица подсвечена оранжевым светом догорающего огня.

– Вон там мы войдем, – говорю я. – Третье от левого угла окно. Выломано практически полностью, видишь?

Рингер кивает с отсутствующим видом. Ее мысли заняты чем-то другим. Она все время теребит монокуляр, то опустит его на глаз, то снова поднимет. Уверенность, которую эта девушка демонстрировала перед ребятами, испарилась.

– Попасть было нереально… – бормочет она и поворачивается ко мне: – Как понять, когда становишься Дороти?

Я трясу головой. Откуда такие мысли?

– Ты не становишься Дороти, – говорю я и для убедительности хлопаю ее по руке.

– Почему ты так в этом уверен?

У Рингер бегают глаза, словно она ищет подсказку. Вот так же у Танка бегали глаза перед тем, как он сорвался.

– Сумасшедшие не считают себя сумасшедшими. Они считают, что рассуждают очень даже здраво.

Я вижу в глазах Рингер отчаяние, это совсем на нее не похоже.

– Ты не сумасшедшая. Можешь мне поверить.

Неправильно выбрал слово.

– С какой стати я должна тебе верить?

Впервые я слышу в голосе Рингер какие-то эмоции.

– Почему я должна тебе доверять, и почему ты должен доверять мне? Откуда ты знаешь, Зомби, что я не из них?

Наконец-то простой вопрос.

– Потому что нас обследовали и мы прошли отбор. И мы не светимся, когда смотрим друг на друга через монокуляры.

Рингер очень долго глядит на меня, а потом бормочет под нос:

– Господи, как жаль, что ты не играешь в шахматы.

Наши десять минут истекли. Кекс открывает огонь по крыше противоположного здания. Снайпер тут же отвечает. Мы стартуем. Только сбег'aем с тротуара на дорогу, пули прошивают асфальт перед нами. Мы разделяемся: Рингер вправо, я влево. Слышу свист пули, и кажется, проходит целый месяц, прежде чем она разрывает рукав моей куртки. Еле сдерживаюсь, чтобы не начать ответный огонь. – За месяцы тренировок у меня выработался инстинкт – стрелять в того, кто стреляет в меня. Я запрыгиваю на тротуар, еще два шага, и прижимаюсь к холодной стене. Здесь он меня не достанет. И в этот момент я вижу, как Рингер поскальзывается на небольшом обледеневшем участке дороги и падает лицом вперед, к тротуару.

Она машет мне рукой: «Уходи!»

Пуля выбивает осколок из бордюра, и этот осколок по касательной задевает шею Рингер. Плевать мне на ее протесты. Я бросаюсь к Рингер, хватаю за руку и затаскиваю на тротуар. Пока я пячусь к стене, еще одна пуля пролетает рядом с моей головой.

У Рингер из шеи течет кровь, в отблесках огня она кажется черной.

Рингер жестами показывает: «Уходим, уходим».

Мы быстро идем вдоль стены к выбитому окну и ныряем внутрь здания.

На все ушло меньше двух минут, а такое ощущение, что два часа.