5-я волна

Я рассказала все по порядку: как мы увидели дроны, как приехали солдаты и увезли детей, потом загнали взрослых в бараки и всех там перебили. Но главное — «глаз». «Глаз» — это точно инопланетное.

— Они люди. — Так решает Эван, когда я заканчиваю рассказ. — Наверняка работают с визитерами.

— Умоляю, не называй их визитерами.

Ненавижу, когда их так называют. Это стиль говорящих голов из ящика в пору Первой волны. Так их называли все ютьюберы, все, кто отписывался в Твиттере, и даже президент так их называл на новостных брифингах.

— А как мне их называть? — спрашивает Эван.

Он улыбается. У меня такое ощущение, что, если я захочу, он назовет их турнепсами.

— Мы с папой называли их иными, ну, чтобы было понятно: они не такие, как люди.

— Я про то же, — говорит очень серьезно Эван. — Просто очень сложно допустить, что они выглядят как мы.

Эван говорит как папа, когда тот разглагольствовал об инопланетянах. Сама не знаю, почему меня это начинает бесить.

— Вот здорово, да? Война на два фронта. Мы против них, и мы против нас и них.

Эван качает головой. Он словно сожалеет о чем-то.

— Люди не в первый раз переходят на другую сторону, когда становится ясно, кто победитель.

— То есть предатели вывезли из лагеря детей, потому что хотели стереть с лица земли всех людей, кроме тех, кому не исполнилось восемнадцати?

Эван только пожимает плечами.

— А ты как думаешь? — спрашивает он.

— Я думаю, что мы облажались по-крупному, когда люди с оружием решили помочь плохим парням.

— Может, я ошибаюсь, — говорит Эван, только я вижу, что он так не думает. — Может, эти визите… эти иные маскируются под людей, или, может, они даже какие-нибудь клоны…

Я согласно киваю. Нечто подобное я уже слышала, когда папа рассуждал о том, как могут выглядеть иные.

Вопрос не в том, что они не смогли это сделать, а в том, почему не стали этого делать. Мы знали об их существовании пять недель. Они знали о нас годы, может, сотни или даже тысячи лет. Достаточно времени, чтобы получить ДНК и вырастить столько наших копий, сколько потребуется. Есть вероятность, что их организмы не способны выжить в условиях нашей планеты. Помните «Войну миров»?

Может, из-за этого я сейчас злюсь? Эван совсем как Оливер Салливан. А Оливер Салливан умер, лежа в грязи у меня на глазах, когда мне хотелось только одного — отвести взгляд.

— Или они как киборги, терминаторы такие, — говорю я.

Это только наполовину шутка. Я вблизи видела одного мертвого, того, которого убила возле ямы с пеплом. Пульс у него не проверяла, но он точно был мертвым, и кровь с виду была настоящая.

От воспоминаний о лагере беженцев и о том, что там произошло, у меня всегда начинается ломка, вот и сейчас накрывает паника.

— Мы не можем здесь оставаться, — говорю я.

Эван смотрит так, будто у меня с головой плохо.

— То есть?

— Они нас найдут!

Я хватаю керосиновую лампу, срываю стеклянную колбу и дую на пляшущий язык огня. Огонь шипит, но не гаснет. Эван забирает у меня колбу и устанавливает ее обратно на основание лампы.

— Снаружи минус тридцать семь, до ближайшего жилища не одна миля, — говорит он. — Спалишь дом, и нам конец.

Нам конец? Это попытка пошутить? Но Эван не улыбается.

— Да и путешественница из тебя пока никакая. На поправку уйдет еще минимум три или четыре недели.

Три или четыре недели? Этот парень, версия мистера Брауни с рекламы полотенец, наверное, шутит? Свет в окнах и дым из трубы, да мы и три дня здесь не продержимся!

Эван улавливает градус моей паники.

— Хорошо. — Он вздыхает и гасит лампу.

Комната погружается в темноту. Я его не вижу, мне вообще ничего не видно. Но я чувствую его запах, он пахнет дымом и еще чем-то вроде детской присыпки. Проходит пара минут, и я чувствую, как он перемещается всего в нескольких дюймах от меня.

— Ты сказал, не одна миля? — спрашиваю я. — Черт, где же ты живешь?

— Это ферма нашей семьи. Миль шестьдесят от Цинциннати.

— А до Райт-Паттерсона сколько?

— Не знаю. Может, семьдесят, может, восемьдесят. А что?

— Я тебе говорила — они забрали моего младшего брата.

— Ты говорила, что они сказали, будто повезут его туда.

Наши голоса сплетаются друг с другом в кромешной темноте и снова отстраняются.

— Ну, я должна откуда-то начать, — говорю я.

— А если его там нет?

— Тогда я пойду еще куда-нибудь.

Я дала обещание. Если не исполню его, этот проклятый мишка никогда мне не простит.

А потом я чувствую запах дыхания Эвана. Шоколад. Шоколад! Мой рот наполняется слюной. Я ощущаю, как набухают слюнные железы. Уже несколько недель я не ела нормальную пищу, и что он мне принес? Какой-то жирный бульон из мяса неизвестного происхождения. Этот фермерский выкормыш на мне экономит.

— Но ты же понимаешь, что их много? — спрашивает он.

— А ты что предлагаешь?

Он не отвечает, поэтому я продолжаю:

— Ты веришь в Бога, Эван?

— Конечно верю.