Ох, Шелгунов, Шелгунов! Воспаленный молодой человек. Почему-то он решил выступать от имени всей России и всего народа. Не он первый и не он последний: я так думаю, и делайте, как я вам предлагаю. Ни грана сомнения. Одна уверенность и напор. И вот что примечательно: почти все эти учителя жизни, от Чернышевского до Ленина-Сталина, не могли сделать малого: наладить свою семейную жизнь, внести в нее стройность и порядок. Тот же Николай Шелгунов безумно любил Людмилу Михаэлис и предоставил «Людиньке» полную свободу: «Я не стесняю вас в ваших действиях». Разумеется, ничего путного из семейной жизни у Шелгунова не вышло.
Но вернемся к сути. Что вызывало у многих возмущение? Новые зловредные экономические отношения, этот торгашеский дух, который, по мнению защитников земли русской, был противен русскому человеку. И опять старая песня:
«Мы народ запоздалый, и в этом наше спасение, — заявлял Шелгунов. — Мы должны благословлять судьбу, что не жили жизнью Европы. Ее несчастия, ее безвыходное положение — урок для нас. Мы не хотим ее пролетариата, ее аристократизма, ее государственного начала и ее императорской власти…»
А что получили в советские времена? Люмпен-пролетариев, партийных сановников, тотальное государственное регулирование всех сфер и мельчайших пор жизни и самодержавную власть генеральных секретарей ЦК.
Идеалисты вроде Шелгунова не хотели жить по западным образцам. Но как изменить ход истории? Ее объективные законы развития? Что можно сделать, когда
Это понимали тогда немногие. Это отчетливо понял Евгений Баратынский.
Иван Киреевский пытался выбрать зло поменьше, его пугал наступательный пыл Америки:
«Нет! Если уже суждено будет русскому… променять свое великое будущее на одностороннюю жизнь Запада, то лучше хотел бы я замечтаться с отвлеченным немцем в его хитросложных теориях; лучше залениться до смерти под теплым небом, в художественной атмосфере Италии… чем задохнуться в этой прозе фабричных отношений, в этом механизме корыстного беспокойства».
Более полутора веков прошло после перепуга Киреевского, и что мы видим сегодня? Кругом заводы, фабрики, домны, мартены. Трубы дымят. Тянутся линии нефте- и газопроводов. Высятся линии электропередач. И люди суетятся в «корыстном беспокойстве», их волнуют деньги, карьера, престиж…
Интерес к славянофилам в наши дни, когда многое на Руси вынуждено было уйти, исчезнуть, раствориться под могучим напором машин и технического прогресса, снова возродился. Происшедшие перемены затронули не только внешнюю, материальную сторону жизни, они затронули и духовную, поменяли ориентиры и ценности. А вот этого неославянофилы совсем уж не могут допустить. Один из них, наиболее агрессивный, Виктор Чалмаев в статье «Великие искания» доказывал, что «русский народ не мог так легко и безболезненно, как это произошло на Западе, обменять свои былые святыни на чековые книжки, на парламентские «кипятильники» пустословия, идеалы уютного «железного Миргорода»…
Кто в конце 60-х мог предположить, что частная собственность появится в России и будет вовсю шуметь Государственная дума — этот парламентский кипятильник пустословия. Кто мог предположить? Никто! А тогда, в своих статьях 1968 года, Виктор Чалмаев воспевал «Русь изначальную, не тронутую суетой». Нападал на «мелочный рационализм, рецепты общественного блага, годные лишь для аккуратной Дании».
Дания — это что? Букашка. А у нас? О-го-го! Размах! Простор! Дали неоглядные!..
И в нынешние дни проповедуются все те же старые идеи: мол, все добродетели заключены только в народности, и именно в русской. А на долю общечеловеческого, т. е. западного, приходятся только одни недостатки. И вообще, ничего нет лучше и чище России, древней Руси, этой «избяной Индии», как определял ее Николай Клюев, непорочной, чистой, общинной и, без всякого преувеличения, святой…
Не прекращается сетование и бурчание молодых старичков. Смешно, но не так давно Владимир Турбин писал: «Парламента на Руси испокон веку не было, да что там парламент, где, когда, как, перед кем мог русский человек мало-мальски свободно высказаться?.. Наша культурно-бытовая традиция не знала… кафе. Кафе типа, скажем, французских: на столиках — газеты всевозможных политических партий, за столиками — завсегдатаи. Посиживают, толкуют о новости. Строят прогнозы, дискутируют, спорят… А в России — трактор… Бог его знает, что это такое…»
Но как все это в один час поломалось! И кафе появились, и множество разнообразных газет «про» и «контра», и политические партии — и все это перевернуло наш русский мир.