Перевернуть-то перевернуло, но не сделало всех поголовно западниками. Славянофильские идеи еще крепко сидят в головах отечественных патриотов, подозрительность и боязнь иностранцев и их влияния не переходит в дружелюбие и равнопартнерские отношения. То Россия и Германия были «великими двоюродными нациями» (как выразился Эмилий Метнер в 1912 году), то на немцев начинали катить бочку: немчура, погань!.. Особенно усердствовали ультрапатриоты различных черносотенных мастей.
Петербургский журнал «Кнут» видел причину всех болезней России в засилье «инородца и масона» (почитайте сегодняшние «Завтра», «Советскую Россию» и иные патриотические издания, и вы увидите, что ничего не изменилось с дореволюционных пор). Авторы публикаций в «Кнуте» сетовали: «Эх, кабы нам волю, голубчик! Поразмели бы с тобою, порасчистили всю гадость, повывели бы всю нечисть, смирили бы всех зарвавшихся и вразумили бы неразумных». Так писали русофилы-борзописцы в 1908 году.
В начале первой мировой войны повсюду был настоящий угар национализма славянофильского толка. Громкие слова любви к отечеству сопровождались разнузданным шовинизмом, антисемитизмом и откровенными призывами расправиться со всеми чужаками. Слова материализовались, и фанатики приступили к погромам…
От майских погромов 1915 года в Москве пострадали Товарищество ситценабивной мануфактуры Эмиля Цинделя, фабрика французской ваксы «А. Жако и Кo», чугунолитейный, механический и машиностроительный завод «Винтер и Кo», суконная фабрика «Август Шредер с сыновьями и Кo», предприятия Мюдзере, Вейде и Шульца. Громили магазины и торговые дома иностранных вин: «Карл Вильборн» на Ильинке, «Я. А. Фохтс» на Лубянке, «А. К. Гельцке» на 1-й Мещанской улице и многие другие. Разгромлено было и частное издательство Кнебеля. Погибли книжки, оформленные блестящим графиком Георгием Нарбутом…
Позорная страница русской истории. Увы. В этой многотомной исторической книге много славных, но много и горьких позорных страниц. Особенно много бесславных страниц «написано» после Октября 17-го. Большевики переозвучили чувства русского народа — и вместо национальных нот громко зазвучали классовые. Речь пошла не о старых врагах государства — иноземцах, а о новых — классовых, о поверженной русской буржуазии, о зажиточном крестьянстве, о непокорной интеллигенции. Об этом писано-перенаписано. Поэтому всего лишь один пример из любимой мной литературы.
В 1930 году в Комакадемии некто Малахов выступил с докладом «Буржуазная реакция в современной поэзии», в котором нападал на поэтов Багрицкого, Уткина, Голодного и других. Оратор говорил: «Эти попутчики, стоя в основном на революционных позициях, отдельными своими устремлениями, часто не осознанными, работают на нашего классового врага».
РАПП выдвинул лозунг «За большое искусство большевизма», за «Магнитострой литературы». Руководитель РАППа Леопольд Авербах, весьма прыткий молодой человек, внушал, что писатели должны «выбирать между большевистской и замятинской любовью».
На протяжении 10 лет Авербах терроризировал Горького, Маяковского, Есенина, Эренбурга, Леонова… Но доставалось не только им. Метали молнии в адрес Достоевского. Пинали ногами Бунина. Загоняли в угол Пастернака. Плевали в Мейерхольда. Поставили к стенке Бабеля, Кольцова и других писателей (уже после разгона РАППа).
Можно сказать, что это старые, пожелтевшие страницы истории, но их тоже необходимо вспомнить, чтобы понять, что происходило в России и как отзывается сегодня это дальнее эхо.
Аццрей Жданов, выступая на первом съезде писателей в 1934 году, заявил: «Наша литература является самой идейной, самой передовой и самой революционной».
Самой-самой!.. Старая мессианская песня на новый коммунистический лад. Мы лучше всех, мы избраны Богом (или — нас ведет вперед товарищ Сталин!). То, что мы создаем, самое лучшее. Лучше не бывает…
Заблуждался на этот счет и Игорь Северянин. То ли от отчаяния, то ли из желания угодить новым властям, он писал в 1921 году в Эстонии:
Возможно, такие разглагольствования очень льстят не только властям, но и массе, толпе. Но трезво мыслящие люди давно поняли всю несостоятельность подобной похвальбы.
«Мы удивительно самохвалы — и грустно то, — писал Петр Вяземский, — что в нашем самодовольстве есть какой-то холопский отсед… Как ни радуйся, а всё похожи на дворню, которая в лакейской пьет и поздравляет барина с именинами, с пожалованием чина и проч.».
Свидетель по «делу о космополитизме»