5-ый пункт, или Коктейль «Россия»

Что будет? опять соберутся Гучковы
И мелочи будут, скучая, жевать,
И мелочи будут сплетаться в оковы,
И их никому не порвать…

Это строки из стихотворения «Опять» (1908). Помните, как гениально признался наш незабвенный премьер Виктор Черномырдин: «Хотели, как лучше, а вышло, как всегда». То есть пресловутое «Опять…» Все так же наступаем на все те же российские грабли. Кажинный раз на эфтом месте!..

«Скучно жить на белом свете!» — это Гоголем открыто,
До него же Соломоном, а сейчас — хотя бы мной.

^{«Бирюльки», 1910}

И почти крик от невыносимости российского бытия:

Мой близкий! Вас не тянет из окошка
Об мостовую брякнуть шалой головой?
Ведь тянет, правда?..

Еще одна звезда «Сатирикона» — Валентин Горянский. Это псевдоним. Носил фамилию Иванова, но какой он Иванов, когда он — внебрачный сын художника Эдмона Адамовича Сулиман-Грудзинского, явно «коктейльного» отца. В 1916 году в Петербурге вышел сборник Горянского «Мои дураки». Октябрьскую революцию решительно не принял. Разруху и бытовые лишения, гибель культуры воспринимал как эсхатологическую катастрофу. Горянский мечтал о тихой спокойной жизни в «городе зеленых крыш», куда запрещено входить «политикам и героям». Этого «города зеленых крыш» не нашел в эмиграции — ни в Турции, ни в Хорватии, ни во Франции. Тосковал о России? Конечно. Вот стихотворение Горянского «Россия»:

Россия — горькое вино!
Себе я клялся не однажды —
Забыть в моем стакане дно,
Не утолять смертельной жажды,
Не пить, отринуть, не любить,
Отречься, сердцем отвратиться,
Непомнящим, безродным быть, —
И все затем, чтоб вновь напиться,
Чтоб снова клятву перейти
И оказаться за порогом.
И закачаться на пути
По русским пагубным дорогам,
Опять родное обрести.
Признаться в имени и крови,
И пожелать цветам цвести,
И зеленеть пшеничной нови,
И птицам петь, и петухам
Звать золотое солнце в гости,
И отпущенье взять грехам
В старинной церкви на погосте
У батюшки. И снова в путь
По селам, долам и деревням,
Где, в песнях надрывая грудь,
Мужик буянит по харчевням:
Где, цепью каторжной звеня
И подгоняемый прикладом,
Он зло посмотрит на меня
И, походя, зарежет взглядом;
Где совий крик и волчий вой,
В лесах таинственные звуки,
Где ночью росною травой
Ползут нечистые гадюки;
Где рабий бабий слышен плач,
И где портной, в последнем страхе,
Для палача кроит кумач
И шьет нарядные рубахи.
Ах, не хочу! Ах, не могу!
Пускай замрут слова признанья,
Пускай на чуждом берегу
Колышатся цветы изгнанья…

В 1956 году Валентин Горянский опубликовал в Париже роман в стихах «Парфандр и Глафира». В нем он классическим пушкинским стихом представил историю трагической любви Парфандра (русской либеральной интеллигенции) и прекрасной Глафиры, символизирующей Россию. Парфандр в порыве чистого идеализма мечтает о счастливом браке с Глафирой, но ею овладевает затянутый в черную кожу брандмейстер Гросс, весьма напоминающий большевистского комиссара. Интеллигенция плачет по России, а Россия отвернулась от интеллигенции. Все это напоминает раннюю сатириконовскую публикацию Горянского про «Таню-изменницу»:

Таня вышла за виолончелиста,
Презирает теперь мою гитару семиструнную.
«Я, — говорит, — как жена артиста,
Серьезную музыку люблю и умную;
Я, — говорит, — люблю Баха и Грига,
А не романсы какие-нибудь грязные…