5-ый пункт, или Коктейль «Россия»

Михаил Зощенко. Некогда бешено популярный писатель: читатели были от него в восторге, а женщины — без ума. Слабый пол буквально гонялся за Зощенко, и ему приходилось отбиваться от милых дам: «Вы не первая совершаете эту ошибку. Должно быть, я действительно похож на писателя Зощенко. Но я не Зощенко, я — Бондаревич».

Михаил Михайлович по национальности украинец. «Когда я узнал, что он родом полтавец, я понял, — пишет Корней Чуковский, — откуда у него эти круглые, украинские брови, это томное выражение лица, эта спокойная насмешливость, затаенная в темно-карих глазах… Нелюдимый, хмурый, будто надменный, садился он в дальнем углу, сзади всех, и с застылым, почти равнодушным лицом вслушивался в громокипящие споры… Хандра душила его с детства, но стоило ему взять в руки перо — и угнетавшие его мрачные чувства сменялись со странной внезапностью необузданно-бурным весельем… Между двумя этими крайностями он постоянно метался: между «угрюмством» и смехом. Метался и в жизни и в творчестве…»

Читать Зощенко — одно удовольствие. Его лексикон Горький называл бисером. Он переливается всеми цветами радуги.

«Рисуется замечательная жизнь. Милые, понимающие люди. Уважение к личности. И мягкость нравов. И любовь к близким. И отсутствие брани и грубости…» — так писал Зощенко в рассказе «Страдание молодого Вертера» (1933). Идиллия российской жизни, которая так и остается идиллией. Мечтой. Розовой фантазией. А в нашей с вами реальной жизни все далеко не так…

«Главная причина — народ очень уж нервный. Расстраивается по мелким пустякам. Горячится. И через это дерется грубо, как в тумане…»

«Лежит, знаете, на полу скучный. И кровь вокруг…»

«Вышел ему перетык».

Это все из зощенковского бисера. От бисера — к «Алым парусам». От быта — к романтике. Александр Грин — неисправимый романтик. Его отец — Степан Гриневский (Степан — русификация от Стефана?) — поляк, повстанец 1863 года, сосланный царским правительством в 16-летнем возрасте в Сибирь.

Еще один романтик — Константин Паустовский. И тоже иностранная примесь: «Моя бабушка была чистокровная турчанка родом из Казанлыка во Фракии», — признался однажды Паустовский.

Владимир Амлинский вспоминал:

«Я очень любил тогда Паустовского. Он был одним из самых любимых писателей моего поколения; в казенном и скучном книжном мире он был островом с цветущей травой. На этом островке творилось чудо человеческих отношений, разлук, встреч… Он был своего рода инъекцией прекрасного, романтического. Мир вокруг был труден. Неокрепшая душа, видимо, нуждалась в приподнятости, в том, что Атаров позднее назвал «ветром с цветущих берегов». Кроме всего прочего, у него был уникальный дар популяризатора литературы. Толкователя ее. Человека, умеющего передать вкус и цвет чужого слова…»

Романтизм в советской России — парадокс из парадоксов. Диктатура партии под прикрытием рабоче-крестьянской власти, все прочие классы объявлялись буржуазными и подлежали уничтожению или унижению. Приходилось хитрить. Ловчить. Изворачиваться, как Мандельштаму. Шифровать свои мысли и дневники. Вот Юрий Олеша пробовал писать дневник от чужого имени: «16 апреля 1934 года. Я — советский служащий. Сегодня я решил писать дневник. Моя фамилия Степанов…»

Одна-из записей Юрия Олеши, похожая на крик боли:

«Я не знаю, где я родился. Я вообще не родился. Я не я. Я не не. Не я не. Не, не, не. Я не родился в таком-то году. Не в году. Году в не. Годунов. Я не Годунов».

Все это крайне печально. В действительности Юрий Карлович Олеша польского происхождения (разве можно было тогда этим гордиться?), и родился он в Одессе.

«Я детство и юность провел в Одессе. Этот город сделан иностранцами. Ришелье, де Волан, Ланжерон, Маразли, Диалегмено, Рапи, Рено, Бонифаци — вот имена, которые окружали меня в Одессе — на углах улиц, на вывесках, памятниках и оградах. И даже позади прозаической русской — Демидов — развевался пышный парус Сан-Донато».

«Я был европейцем, семья, гимназия — было Россией».

Судьба Юрия Олеши очень печальна Его не репрессировали. Но он был раздавлен страхом. Как и что? Читайте «Книгу прощания» Юрия Олеши, выпущенную издательством «Вагриус».

Ну, а мы продолжим наши «игры»?

Детство Ефима Зозули прошло в Польше, в Лодзи.

Вместе с Михаилом Кольцовым Зозуля в 1922 году основал журнал «Огонек». В литературных кругах говорили, что Зозуля — это «тип русского американца».

Исследовательница жизни Карла Маркса писательница Галина Серебрякова наполовину полька: ее мать Бронислава Красуцкая, сокращенно Бронка.

Писатель Александр Бек (когда-то кипели бури по поводу его романа «Новое назначение»). Его дочь Татьяна Бек пошла по отцовским писательским стопам. В одном из интервью она призналась: